Уже много позже из агентурных данных, обнаруженных в архивах немецкого и румынского командований, удалось выяснить, что фашисты до своего последнего дня в Одессе не сомневались, что в катакомбах скрываются регулярные части Красной Армии. Очень важным Молодцов считал решение всячески поддерживать в оккупантах это убеждение. Таким образом мы отвлекали на себя до 16 тысяч вражеских солдат, которые и не представляли себе, что против них действует лишь горстка партизан...

В отряде существовала строгая дисциплина. Обязательны для каждого были правила конспирации, и поэтому далеко не все мы могли верно судить обо всем объеме деятельности отряда. Но и к нам в катакомбы словно бы доносился издалека гул взрывов, отблеск пожаров – диверсионная работа в оккупированной

Одессе шла полным ходом, на каждом шагу срывая попытки фашистской пропаганды представить дело так, словно в городе тишь да гладь. Помню, по возвращении из города, куда я время от времени ходила для связи с нашими людьми и сбора сведений, я рассказала Молодцову о взрыве, который произошел 22 октября на улице Энгельса. Владимир Александрович, слушавший меня до тех пор с задумчивостью, вдруг оживился, переспросил:

– В каком доме?

– Бывший дом НКВД, – ответила я. – Говорят, взрыв произошел во время какого-то важного совещания, погибло около ста офицеров и генерал-майор Глуговяну...

– Молодцы! – вырвалось у Владимира Александровича.

– Кто?

– Это я так... О другом думал...

Город и его окраины были наводнены войсками оккупантов. Население затаилось, прохожие были редки. На стенах домов висели приказы военного коменданта. В одну из вылазок в Авчиниковском лереулке я увидела новый приказ. Остановившись, прочитала: «Декрет № 1». Этим декретом Антонеску ставил население в известность о том, что территория между Днестром и Бугом входит отныне в состав румынской администрации и будет впредь именоваться Транснистрией. Рядом с декретом висело воззвание: «...Выдавайте тех, которые имеют террористические, шпионские или саботажные задания, так же как и тех, кто скрывает оружие... В случае, ежели кто-нибудь не соблюдет распоряжения, отданные приказами или теми, которые будут даны позже, должен знать, что будет наказан расстрелом на месте...»

Оккупанты мало заботились о стиле своих воззваний, у них хватало и других дел: шла подготовка к встрече крупных чинов администрации новоиспеченной Транснистрии.

Сведения об ожидаемом люкс-поезде получили в катакомбах. Владимир Молодцов поставил перед подрывниками задачу – перехватить. Точных сведений о графике движения люкс-эшелона не было: фашисты держали его под строгим секретом. Но к тому времени у нас уже был большой опыт диверсий на железной дороге. Владимир Александрович Молодцов с моим мужем, Иваном Ивановичем Ивановым, бывшим механиком судна «Красный Профинтерн», придумали мину новой конструкции, которая срабатывала не от тяжести, а в нужный момент. Это изобретение было очень своевременным, потому что гитлеровцы, наученные горьким опытом, стали пускать впереди своих составов платформы с балластом.

Несколько суток продолжалось дежурство наших подрывников в засаде близ железнодорожной насыпи. Возвращаясь, едва успев отогреться, они валились на постели и после короткого перерыва уходили снова. И однажды по их сияющим лицам мы поняли: задание выполнено...

Частые диверсии на железной дороге, деятельность партизан в городе и его окрестностях, взрыв люкс-эшелона переполошили оккупационные власти. Все больше приказов, заканчивающихся словом «расстрел», появлялось на улицах Одессы, переполнены были тюрьмы, усилился террор. Одновременно с этим фашисты разработали план ликвидации подполья в катакомбах. Их попытки проникнуть внутрь с помощью проводников из окрестных сел не увенчались успехом. Не дало результатов и «выкуривание» партизан хлорным газом. С целью изоляции катакомб оккупанты ввели в пригородах Одессы и в селах близ выходов строжайший режим, запрещавший жителям переходить из одного села в другое без особого разрешения, частично заминировали воздушные колодцы...

Положение в катакомбах было трудным. Кончилось продовольствие, топливо. Хлеба выдавали по сто граммов в день. В котел закладывали полусгнившую свеклу из старых запасов, а чтобы сдобрить это месиво, бросали горсти две отрубей. Жители Нерубайского собрали нам около ста пудов муки, а переправить ее в катакомбы не было никакой возможности. Но самым тяжелым было отсутствие связи с Москвой...

В конце концов был принят дерзкий план: под носом у патрулей, неусыпно следивших за каждым выходом, разминировать колодцы, установить там фальшивые заряды и ночью выйти на связь... С большими трудностями после нескольких неудач план был приведен в исполнение.

Зима, как и всегда на юге, перемежалась сильными морозами и оттепелями. Наши связные Мижигурская и Шестакова – Тамара-большая и Тамара-маленькая, – умело проскальзывая через кольцо блокады, продолжали ходить в город. Однажды они привели с собой из Одессы какого-то паренька.

– Это Яша Гордиенко, – представили мне товарища. С некоторым недоверием разглядывала я шестнадцатилетнего паренька невысокого роста, с глубоко посаженными, не по годам пытливыми глазами. Я уже слышала это имя, и теперь не сразу поверилось, что этот мальчишка и есть тот бесстрашный разведчик, о котором с гордостью говорили в отряде. Держался он так, словно только здесь, в затхлом воздухе катакомб, вздохнул привольно. Под старым бушлатом, небрежно наброшенным на плечи, виднелись голубые полоски матросской тельняшки.

– Ты и в городе так ходишь? – спросила я, поздоровавшись.

– Что вы! За одно это расстреляют на месте. Не забыли еще, гады, «черных дьяволов» и «черную тучу»! И не скоро забудут!

– Школу кончил?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.