Первоклассный сварщик, он работал на строительстве Красноярской ГЭС, сваривая арматуру в теле плотины. А после со сварочным своим аппаратом прошел весь Красноярский край от Норильска до Саян, варя тончайшие швы, переваривая на свой собственный лад заводские детали, если они казались ему недостаточно прочными. Обмотавшись с головой телогрейками, оплескиваясь водой, он лез в раскаленную муфельную печь, стискивая электродержатель, ибо требовался ремонт на ходу, и нельзя было прерывать обогрев. А в лютый мороз, когда прорвало водонапорную башню и она потекла, готовая рухнуть от наледей, он снова лез по пояс в ледяную воду, высвечивая швы звездой своей сварки.

Он имеет диплом повара-дегустатора и умудряется из озерной рыбы и консервов готовить деликатесы, приправляя их одному ему известными пахучими травами. Он мастер-закройщик, наряжает себя и других, шьет себе платье особого фасона. Женщины-рыбачки часто приходят к нему с покорнейшей просьбой научить их вязать, плести коврики и половики.

На рыболовецком сейнере он прошел дальневосточные моря до Командор и Аляски, ухаживая за судовыми моторами. И теперь, управляясь с лодочным «Вихрем», любит рассказывать о машинных отделениях океанских рыбовозов. Он работал синоптиком в обсерватории и теперь, наблюдая причудливые облака над заозерными хребтами, поражает слушателя их латинскими названиями.

Его всегда привлекало начало процесса, его зарождение. Необжитость мест, размах. И Туву выбрал он не случайно, видя в ней край перемен.

Я смотрел на него и думал: кто же он, этот парень, родившийся в легендарном пограничном Имане, исколесивший державу, осевший в Туве среди синих гор, глядящий на них зорко и пристально! Уникум! Одиночка!

Нет, существует целое племя подобных ему, ведущих свою родословную от прежних землепроходцев, свой духовный склад и подвижность, порожденные безграничной страной, увлеченных ее размахом, томимых вечным странствием, огромностью вод, земель и небес, где есть на что поглядеть, применить себя, обнаружить в себе такое, чему в других странах и названия не сыщешь.

Этот прежний тип не только не исчез в наше время. Он размножился, обнаружился ярче. Сменил поморскую елу на атомный ледокол, кремневую пищаль на мотор самолета. Приобрел еще большую подвижность, размах.

Иногда этот тип путают с суетливым, сбитым с насиженных мест человеком, не умеющим себя обрести, утомляющим своей «текучестью» кадровика. Но наш землепроходец обрел себя в этих сменах мест и профессий, в вечно живом движении, любопытстве, ярости жизни, неутомимым познанием себя и других. На подобных людях держались и держатся великие начинания, великие освоения. Такие встречались мне на целине. Я видел таких на Мангышлаке. На них ложится колоссальный труд и ответственность первых шагов. Они, сбитые в мобильные отряды, действуют в тюменских топях и на Устюрте. Их ждут везде. Они желанны. На них полагаются, вверяют сложнейшую технику.

Такой человек многомерен и универсален. Обслужит себя и других, нетребователен к комфорту, не нуждается в комбинатах бытового обслуживания, театрах и ресторанах, — умеет сам себя обшить, накормить и развлечь. Рестораны и театры придут сюда позже, со второй и третьей волной переселенцев, когда на месте костровищ вырастут города.

А пока, лежа на берегу лунного озера, где собаки свернулись искрящимися клубками, подобно льдистым глыбам, Геннадий Гребенкин читал мне наизусть любимые стихи Есенина, рассказывал, что, работая сварщиком, кочуя по монтажным объектам, умудрился собрать у себя библиотеку в тысячу томов — от справочника электросварщика-подводника до антикварных, прошлого века книг по искусству. А когда снова захотелось пуститься в странствия, подарил эту библиотеку профкому.

На таких, как он, людях держалась и будет держаться колоссальная деятельность освоения. Они придают неповторимо романтическую окраску нашему времени. Такая страна, как СССР, необъятная, стоязыкая, с бесконечно разной природой, всегда будет создавать подобных людей. И как знать, не встречусь ли я через несколько лет с Геннадием Гребенкиным на нефтяных буровых в Ледовитом океане или на огромных каналах, перебрасывающих сибирскую воду к Аралу...

Так думал я, глядя на черно-золотую бабочку махаон, напоминающую карту Тувы.

Потом я сидел на откосе, наблюдая закат, будто на далекие горы направляли цветные прожекторы, и они синели, голубели, становились розовыми и лиловыми. И когда погасли, я лежал под пологом на пахучих ветках лиственницы, смотрел на высокие звезды, горящие над центром Азии, и вспоминал, что я здесь видел, в Туве. Журавлей, носящихся над топким болотом. Косуль с ветвистыми рожками, несущихся по откосам. Коршунов с крыльями, как черные алебарды. И тот маленький красный вертолетик, спустившийся у самого озера, и молодого лесовода, который вышел и сел рядом со мной на траву. За полчаса мы мгновенно, испытав друг к другу симпатию, обговорили тысячи тем, обменялись суждениями о ценности жизни, и он улетел, пожав на прощание руку, и я так и не узнал его имени. Я вспоминал о пограничниках, открывавших полосатый шлагбаум, пропускавший в Монголию колонну грузовиков со станками, бензином, деталями самоходных комбайнов.

Было холодно. Горела луна. Деревья на той стороне кидали на середину Енисея длинные тени. И я думал о прекрасной необъяснимости природы и жизни, в которой мы все сошлись.

Утром я снова шел по зеленой молодой тайге. И в тени вдруг увидел распустившийся за день цветок. Как малиновый взрыв, он разметал лепестки, обтрепав, разорвав их в раскрытии. Живой, как лицо, полный в сердцевине тяжелых желтых тычинок. Я стоял, оробев, перед тувинским прекрасным цветком, пораженный его силой и свежестью.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.