Теплоход «Комсомол» стоял в те дни у стенки в испанской гавани Вилльянуэва дель Грао, близ Валенсии.

Война была в разгаре, в гавани и в городе все двигалось, жило, шумело тревожно и возбужденно.

Ждали очередного воздушного налета. Зеркальные окна магазинов были зарешечены наклеенными на стекло бумажными лентами. По вечерам город гасил огни, и горели только синевато - фиолетовые фонарики у домов да летели во тьме пригашенные в полсвета фары машин, надевших темные очки. Ночью вдруг начинали по - волчьи выть предупредительные сирены, изнывали до истошного визга, и город замирал в полной тьме и тревоге. А утром собирались у больших ярких плакатов, которые взывали к сознательности населения, просили не устраивать больших скоплений на улицах, ибо «враг ищет случая для массовых убийств».

И вот однажды утром рядом именно с таким плакатом мы увидели огромную афишу. «Футбол», - прочли мы на ней и забыли о соседнем плакате.

«Футбол! Валенсия - Барселона! Все на стадион!»

Матч был назначен на воскресенье, а в пятницу к нам на корабль явился сам Мануэль Руфо, фаворит валенсийских болельщиков, лучший игрок валенсийской команды, обожаемый Маноло Руфо.

- Оле, Манолито, Маноло! - кричали ему грузчики, работавшие на нашем теплоходе.

И чемпион приветствовал их с нашего трапа, весело помахивая рукой. Он был очень высок и крепок. На выпуклой груди его поблескивал значок Социалистического объединения молодежи. Держался Маноло с достоинством и просто, как человек, привыкший к славе, но не придающий ей слишком большого значения.

Мануэль Руфо пришел к нам для того, чтобы пригласить советских моряков на воскресный матч. Он принес кипу билетов.

- Это наш последний матч, - сказал он вздохнув.

- Последний в сезоне? - спросил его кто - то из наших.

- Может быть, и в жизни, - усмехнулся он, пожав широкими плечами, - кто знает... Но именно потому, камарадос, игра будет очень серьезной. Мы уже не первый год встречаемся с Барселоной. Каталонцы - наши старые противники на, поле. Мы должны им напоследок всыпать за прошлогоднее поражение. Это была чистая случайность, клянусь вам, карафита, черт побери этого Санчо! Вы слышали о Санчо? Как, вы не знаете Санчо?! Что же на свете тогда вам известно, если даже о Санчо Григейросе вы ничего не слышали?! Григейрос - лучший игрок Барселоны, правый хав, будь он проклят, каналья! И таких хавов, поверьте мне, нет больше ни в одной команде на свете... От него не уйти, через него не пробиться, он мешает вам дышать, понимаете вы или нет? От него становится душно на краю поля. Кому, как не мне, знать это? Он правый полузащитник, а я - заметьте себе, ибо вы, вероятно, не слыхали и обо мне, - я, Мануэль Руфо, играю на левом краю. И даже мне не пробиться, не продохнуть от этого дьявола. Что за молодец! Но в воскресенье я ему докажу, что может сделать Маноло Руфо, когда он решил взяться за дело. Вы увидите. Приходите непременно. Скучать не придется. Это наша последняя встреча с ними на поле... Мы вместе уходим на фронт. Поезд отправляется через час после матча.

Он собрался уже уходить, но вдруг, вспомнив что - то, хлопнул себя по лбу:

- О, карафита! Чуть не забыл... У нас есть такой обычай. Самый почетный наш гость сам открывает матч. Советские моряки - лучшие гости Валенсии. Мы просим капитана русского корабля сделать первый удар по мячу.

Большой валенсийский стадион был полон в это воскресенье. Все билеты были проданы еще накануне, хотя у касс стадиона спорили друг с другом два плаката. Плакат муниципалитета просил не скопляться. Афиша союза молодежи призывала всех валенсийцев придти на стадион, ибо сбор от матча шел целиком на нужды республиканской армии. Второй плакат переспорил.

В этот день Валенсия справляла свой традиционный городской праздник, и на всех вышках стадиона трепетали легкие и нарядные флаги с гербом Валенсийской провинции: три серебряных звезды на голубом поле и оранжевые полосы вперемежку с желтыми. По случаю городского праздника многие пришли на стадион в национальных костюмах. На мужчинах были желтые и красные колпачки со свешивающимися кистями и свободные короткие белые штаны, белые чулки, легкие фигаро и широкие толковые кушаки, плотно намотанные на талии. Девушки были в очень ярких и пестрых платьях с белыми кружевными передниками, с большими гребнями в волосах, с распустившимися валенсийскими ро - 32ми на груди.

Стадион, залитый солнцем, цветистый и шумный, ждал начала игры. На трибунах ловким винтообразным движением ножа мгновенно очищали апельсины, ели каштаны, пили ледяную «оранхаду». Изредка кто - нибудь из - под ладони оглядывал небо, озабоченно, но без особой тревоги, как обычно смотрят болельщики: не будет ли дождя, не испортит ли погода игры?.. Но сейчас в небе искали не тучу...

Команды вышли на поле со своими городскими знаменами. Каталонцы были в сине - красных майках, валенсийцы - в оранжево - желтых. Оркестр сыграл медленный, громыхающий гимн Каталонии, потом грациозную песенку Валенсии «Розы душистые в нашей доброй Валенсии...» Стадион подхватил ее. Потом все встали: оркестр играл гимн республики, «Гимн де Риего», величественный и бодрый.

Команды выстроились в центре поля, лицом друг к другу.

Каталонцы выглядели более коренастыми чем валенсийцы. Нам сразу показали знаменитого Григейроса. Маленький, курчавый, полногубый, с круглыми насмешливыми глазами, он стоял на левом конце строя. Он хитро поглядывал то на противников, то на небо, то на публику. На трибунах с почтительным недружелюбием толковали о достоинствах этого опасного противника. Мануэля Руфо приветствовали любовно и с гордостью: «О, Маноло!... Наш Манолито! Держись, Манолито! Покажи этому коротышке! Холе!»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.