– Я вообще-то не курю, – со слезами на глазах объяснил он, разогнал дым руками и бросил сигарету в пепельницу.
Неудавшаяся затяжка как будто придала ему сил и уверенности. Он стал говорить внятно и даже жестикулировать, сначала сдержанно, потом все более широко и размашисто.
– Ивану Матвеевичу я многим обязан. Под его руководством закончил аспирантуру, с его помощью защитил диссертацию. Судите сами о моем к нему отношении. Еще в мою бытность студентом его имя было широко известно у нас в стране и за рубежом. Пятидесятилетний профессор, доктор наук, он заведовал кафедрой. И как заведовал! Естественно, у заведующего кафедрой множество чисто административных обязанностей, а их исполнение, как ни печально, нередко влияет на оценку деятельности ученого как администратора. Вы понимаете, о чем я говорю?
Наверное, я кивнул не совсем уверенно, и Сергей Сергеевич посчитал нужным пояснить:
– Вышемирский мог оставаться профессором, заведующим кафедрой и перестать быть ученым в прямом, первозданном смысле этого слова. – Он приостановился и, на мой взгляд, излишне торжественно заключил: – Этого не произошло! Смею вас заверить! Его труды по теории современной литературы периодически появляются в специальных журналах, выходят отдельными изданиями. Представьте себе, их мгновенно раскупают, и, заметьте, не только специалисты, но и просто читающая публика. Такие книги, как «Механизм эстетики восприятия», «Авангард подлинный и мнимый», «Лингвистическая структура сюрреализма», «Теория информации и неоавангард в литературе»...
Я получал исчерпывающую информацию о научной деятельности профессора еще добрых три минуты и изо всех сил старался не запоминать названия, которыми сыпал Черпаков. Честно говоря, это было не очень трудно.
– В прошлом году, – продолжал Сергей Сергеевич, – профессору присвоено звание «Заслуженный деятель науки». Только за последние годы его работы переведены на семь языков и изданы за границей, а для ученого, работающего над теоретическими проблемами литературоведения, это отличная результативность. Отличная!
Он потряс в воздухе указательным пальцем и повторил на несколько ладов слово «отличная». Потом осмотрелся и несколько сник.
– Простите, я несколько отвлекся, – сказал он после небольшой паузы и продолжил более спокойно: – Вот уже пятнадцать лет я работаю под началом Ивана Матвеевича. Все эти годы он был для меня примером бескорыстного, беззаветного служения науке. Да что говорить, это человек, на которого я хотел бы походить во всем.
Закончив, он снова вспомнил о пуговицах своего пиджака. Пальцы забегали по ним, как по клавишам аккордеона. Я проследил за его взглядом и увидел, что он с открытой неприязнью рассматривает розовотелую женщину, натягивающую на себя ящик из-под пива.
– Нравится? – спросил я.
– Псевдоавангард, – презрительно отозвался он. – Это то, против чего профессор боролся всю свою жизнь.
Слова прозвучали довольно двусмысленно: бороться против того, что находится в собственном доме?
– А вы не допускаете мысли, что автор этих картин просто дурачился?
Черпаков не ответил... Я сделал еще одну попытку разговорить его на заинтересовавшую меня тему:
– Вы случайно не знаете, почему Юрий так варварски расправился с часами? – Я указал на соответствующую картину, в центре которой фотографически точно были воспроизведены каминные часы из комнаты профессора.
– Понятия не имею. – Губы Черпакова плотно сжались. – Он подарил их Ивану Матвеевичу в день рождения. Года два назад.
– Дорогой подарок-Сергей Сергеевич безмолвствовал, он считал тему
исчерпанной. А жаль. Часы меня интересовали всерьез. Час назад при осмотре на их массивной подставке я заметил сравнительно свежий след напильника. Кто-то спилил выгравированную, очевидно, дарственную надпись. Кто это сделал и почему? Сергей Сергеевич вряд ли знал об этом. Мне оставалось задать следующий вопрос:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.