Мы вернулись в комнату Елизаветы Максимовны, где под охраной сидел Маркин. Увидев меня, он вскочил с кресла:
– Что лее это, Владимир Николаевич! Как же!.. Это, знаете ли, некрасиво... Зачем?.. Мы интеллигентные люди.. – Он протянул ко мне руки, зажатые в наручники, и завопил что есть мочи: – Отпустите меня!! Христом-богом прощу, отпустите! Я не хотел... Я этим ножом карандаши чинил! Отпустите!!
Не могу сказать почему, но злость на Маркина у меня прошла. Усталость заглушила все чувства. Скорее всего это была реакция на события последних часов, на ожидание, на ранение Рябова. Я как бы начал жить в двух измерениях. В одном был Маркин, дело Вышемирских, обязанность довести его до конца, и здесь я чувствовал себя беспомощным и почти безразличным. В другом – мои друзья, помощники и, конечно, Рябов. Я старался вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мы с ним встречались: помню, здоровались при встречах, справлялись о делах, как-то сидели рядом на районной партконференции, еще был приказ по управлению с благодарностью Рябову за отвагу, проявленную при задержании опасного преступника, а вот есть ли у него семья, дети, сколько ему лет – не помнил, не знал. «Почему асе получается так, – думал.я, – что мне известна подноготная десятков подонков, пьяниц, убийц? Почему о Маркине и Зотове я знаю больше, чем о своем товарище? Почему так?»
– Это недоразумение! – истерично продолжал Маркин. – Я не думал никого ранить... не хотел... Оказался здесь случайно... Это ошибка... Я хотел взять что-нибудь на память. – Мысль показалась ему спасительной, й он ухватился за нее. – Да-да, хотел взять какой-нибудь пустячок... Вы же в курсе, мы с Иваном Матвеевичем были друзьями, много лет знали друг друга. Я вам рассказывал, Владимир Николаевич. И супругу его, покойную Елизавету Максимовну, тоже знал...
Можно себе представить, чем он закончит речь в собственную защиту!
– Не паясничайте, Олег Станиславович, – прервал его я. – Нам известно, зачем вы явились сюда.
Он осекся и, склонив голову набок, напряженно ждал, что я скажу.
– Ваша племянница сообщила много интересного и о вашей записке и о той первой копии, которую снял для вас два года назад Юрий Вышемирский...
– Стерва! Стерва! – взвыл Маркин и затопал ногами. – Грязная тварь! Неблагодарное животное! Дрянь! Дрянь! Дрянь!
У этого брызжущего слюной, дрожавшего от бессильной ярости существа не осталось ничего общего с тем благообразным живым старичком, которого недавно я встретил в вестибюле музея. Даже аккуратная, с густой проседью бородка сейчас агрессивно топорщилась, как иголки на спине ехидны, а глаза за стеклами очков источали одну только злобу.
Маркин разошелся не на шутку. Пришлось остановить поток оскорблений.
– Поберегите эмоции, вы еще успеете выяснить отношения с племянницей, – сказал я, и он замер, снова свесив голову набок. – Что же касается пустячка, как вы, Олег Станиславович, не совсем удачно выразились, то актом экспертизы установлено, что олеографии, которые вы пытались украсть, относятся к прошлому веку, а автор их – Гюстав Доре, известный французский рисовальщик девятнадцатого века.
– Я не знал, не знал... – встрепенулся он.
– Позвольте вам не поверить. – Я взял протянутый Логвиновым лист серой бумаги. – Вот заключение, подписанное вами двадцать лет назад. Вы осматривали коллекцию и собственноручно составили этот документ. В нем работы Доре вообще не упоминаются. Между тем в любом музее для них всегда найдется самое почетное место.
– Под этим документом есть и другие подписи, – огрызнулся Маркин.
– Правильно. Коробейникова и ныне покойного Шустова. С Коробейниковым ясно: вы взяли на себя заботы по осмотру и оценке картин, и он, полностью доверяя вам, не видев коллекции, зная ее только с ваших слов, заочно подписал акт. А Шустова убедили две ваши подписи.
– Откуда вы знаете?
– Коробейников сам сообщил нам это.
– Черт бы побрал этого идиота! – Маркин почти без сил опустился в кресло. Он явно сдавал позиции. – Видели они коллекцию или нет – не вижу особой разницы. Я добросовестно определил подлинность картин, рисунков и акварелей...
– Разница есть, – возразил я. – Вы не включили в список гравюры Доре. Потому что ни Елизавета Максимовна, ни тем более Иван Матвеевич и Юрий не подозревали, что всегда стоявшие особняком от коллекции гравюры относятся к прошлому веку. Еще тогда, двадцать лет назад, у вас уже была мысль поживиться за счет коллекции Вышемирских.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.