Позвонил Петр Евсеевич и виноватым голосом стал объяснять, что если ехать, то лучше завтра.

Лина сказала:

- Хорошо.

Он сообщил, что билет для нее оставят в кассе. Лина сказала:

- Спасибо.

Петр Евсеевич несколько раз проговорил: «Вот так!» - и поинтересовался ее настроением. Она ответила:

- Ничего.

Наконец он повесил трубку, тогда она достала чемодан и начала укладываться. Перебирая вещи, Лина говорила себе, что там ей не понадобятся ни лаковые туфли, ни юбка с разрезами, ни бежевая блузочка, а только ватник и сапоги. Но все - таки положила в чемодан и туфли, и юбку, и блузочку, и вообще вещей набралось столько, что пришлось взять еще маленький чемоданчик и особую сумочку для продуктов.

Сложив вещи, Лина еще раз оглядела комнату - не забыла ли чего. Взгляд скользнул по пианино, на котором никто в семье не играл; по тумбочке красного дерева; по многочисленным фотографиям матери и остановился на небольшой карточке отца, висевшей над дверью, под самым потолком, как раз на том месте, где была дырка в обоях. Лина подошла к двери и долго глядела в его добрые, немного смущенные глаза. Такие глаза бывали у отца, когда он раз или два раза в год приезжал домой откуда - то с Севера, или с Алтая, или с Камчатки. Она вспоминала, как ходила с отцом по городу, как он радовался, покупая ей туфли, или перчаткой, или пирожные, и как мама пожимала плечами и говорила, что не следует приучать девочку к расточительству.

Уже много лет подряд отец носил один и тот же костюм и потертую меховую куртку, а мать рассказывала знакомым, какой он оригинал, как он терпеть не может новых вещей, и шила себе третью шубу.

Еще Лина вспоминала, что сама она думала об отце только тогда, когда приходили от него переводы, что писала ему раз в месяц, а то и в два. И от любви и жалости к отцу, от того, что он ее так любил, она снова заплакала, на этот раз почти бескорыстными слезами.

II

На вокзале Лину провожала только одна подруга, собственно говоря, даже не подруга, а знакомая. Конечно, Лина предпочла бы в такую минуту видеть рядом Лильку или хотя бы Грету. Но Лилька была больна, а Грету именно на этот вечер знакомый «мальчик» пригласил в ресторан. Пришлось позвонить Зое.

До отхода поезда оставалось минут пятнадцать. Вдоль вагонов, сталкиваясь и мешая друг другу, бегали отъезжающие, провожающие, носильщики и мороженщицы, и какой - то старик в форме инженера - путейца громко сердился:

- Построили! Разойтись негде, не перрон, а насест... Уши бы им надрать за такой перрон!

- Ну вот, Зоинька, я и еду, - сказала Лина. Она стояла спиной к вагону, низко опустив голову и сунув руки в карманчики платья. Перед ее глазами, сменяя друг друга и повторяясь, проходили события ее жизни, лица, разговоры, как будто прокручивалась давно знакомая кинопленка. Но то, что раньше было обычным и даже немного надоевшим, теперь казалось дорогим и почти необходимым: и уютная комнатка с мягким ковром, и вечеринки всегда в одной и той же компании, с одними и теми же «мальчиками», пускай не очень умными, но зато веселыми, компанейскими; и лучшая подруга Лилька, которая одна только могла понять, почему Лина вот уже два года принимает ухаживания Виктора, а целуется с почти незнакомым Вадимом.

Теперь она жалела, что так легко сдалась, и думала, что если бы она похлопотала, где надо, ее, наверное, оставили бы в Москве. Но было поздно: проводник уже забрал билет, и вещи лежали на багажной полке.

- Ну, вот я и еду, - снова сказала она.

- Липка, перестань, - с досадой попросила подруга, - можно подумать, не работать едешь, а бог знает что... Другие радуются, а ты...

- Да, конечно! - горестно усмехнулась Лина. - Сельская учительница! Не успеешь оглянуться - и депутат, и орден, и школа в пять этажей... Не надо, не сердись, - она положила дрожащую ладонь на плечо подруге, - я сама не знаю, что говорю. Но ты пойми, тебе двадцать, а мне двадцать два - через три года уже старуха. Состариться в глуши, в деревне, одной...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.