Лестница, ведущая к празднику

Эта, последняя, занимает помыслы цинковиков. Есть такая группа в лаборатории – три Володи, возглавляемые В. Кузнецовым, озабочены ролью цинка в деятельности гиппокампа. О присутствии этого металла в живом организме известно опять же лет сто. Лет пятнадцать назад обнаружили, что некоторые участки гиппокампа относительно им богаты; однако оставалось неясным, ни зачем он там, ни в каком виде. Трем Володям удалось выделить из синапсов белок, включающий в себя цинк. Если спросить, как это им удалось, три Володи расскажут, как «налаживали методику» целый год для того, чтобы убедиться в правильности первых своих результатов. Дело в том, что и в этой «богатой» зоне цинк считают на гаммы – меры веса, в обыденной жизни неприменимые. Одна гамма – миллионная доля грамма!.. Поистине, как воскликнул один физиолог, простые истины давно уже открыты, и нам осталось постигать истины очень сложные...

Схема области мозга, именуемой гиппокам-пом – в том виде, как ее представили себе путинские исследователи, – на первый взгляд не так уж сложна. Но на эту кажущуюся простоту истрачено, по подсчету авторов схемы, ни много ни мало 28 человеколет. Четыре года жизни семи ученых...

Как рождаются города? В старину они сами собой вырастали на перекрестьях торговых дорог или под защитою крепостных стен. С развитием ремесел, производств стали появляться промышленные города, и если бы их названия отражали их историю, как отражают подчас географию, то были бы в России наравне с Ростовом-на-Дону Иваново-на-текстиле, Норильск-на-полиметаллах, Магнитогорск-на-железе. В таком ряду город Пущино-на-Оке стал бы Пущино-на-биофизике.

– Провести конкурс думаем, – говорил мне физик Армен Сарвазян, – как оформить въезд в город. Я предлагаю использовать импульс. Представляете себе, как это выглядит – электрический импульс на экране осциллографа? Например, нервный импульс. Волна и потом плато, прямая. Исполнить это в бетоне, а плато перекинуть над дорогой, и по нему надпись: «Пущино». А? Мне кажется, будет неплохо. Вы когда-нибудь в Ереване были? Со стороны Севана чайку на въезде помните? Едва касается земли в одной точке – и крыло над дорогой.

Едва ли этот город мог появиться намного раньше, скажем, лет тридцать–сорок назад, вместе с Новокузнецком, Комсомольском, Магниткой. Тогда его время еще не приспело. Молодой город науки, обязанный своим рождением успехам человеческой мысли, – знамение нашего времени.

С Александром Азарашвили я познакомился, еще не подозревая, что он имеет отношение к проблеме Памяти. Встреча стоит того, чтобы рассказать о ней. Я сидел у телефона в институтском вестибюле, когда подошел человек с крупной, красиво посаженной головой. На ладони он держал птенца и то и дело подносил его к лицу. Птенец напоминал воробушка, но оказалось, что это лесная птичка славка.

– Выкармливаю, – охотно удовлетворил человек мое любопытство. – Ребята подобрали его в лесу и принесли мне. Наверное, из гнезда выпал.

– А почему именно вам? – спросил я.

– У меня он не первый. До этого соловья выкормил, а еще раньше ласточку. Она долго у меня жила, больше года.

Он пустил славку попрыгать по полу, а потом подставил ей согнутую ладонь и позвал: «Чирка, Чирка». Она послушно впрыгнула к нему в руку, как в гнездо.

– Ласточку выпустили?

– Нет, погибла. Я уехал, а ее оставил. Тот год мне часто приходилось в Москву ездить, по делам, я ее всегда с собой брал...

– Как, в клетке?

– Нет, она у меня без клетки жила. А возил в корзинке, знаете, в соломенной, с крышкой. Один раз в автобусе, здесь, что до Серпухова, она у меня выпорхнула и принялась по автобусу летать. Народу было полно, все тянутся поймать, она заметалась, я ее зову, а она мечется, я кричу: «Не трогайте!» – а меня не слушают. Наконец кто-то схватил и давай ее наружу через закрытую дверь, через резинку в двери просовывать. Рядом была остановка, я выскочил. Вижу, она на проводе сидит. Стал звать. Она поднялась и летает. А я: «Чирка, Чирка!» Какой-то старик рядом остановился, смотрит на меня, словно я того, ненормальный. Но Чирка полетала, полетала и ко мне на ладонь села, вот как эта. Ох, старик удивился. Если бы, говорит, сам не видел, ни за что не поверил бы...

– Вы орнитолог, должно быть? – спросил я.

– Нет, почему. Это так, развлечение.

Птицы оказались не единственным его «развлечением». Еще – если говорить лишь о том, что имеет отношение к живой природе, – он разводил рыбок и коллекционировал кактусы. Специальностью же Алика (так зовут его коллеги) была физиология. И ничего нет удивительного, что в изучении памяти его привлек не тот наисовременнейший физико-химический подход, благодаря которому при помощи изощренных методик исследователи проникли в глубины живой клетки (зачастую ценой ее жизни и ценой жизни животного; ведь шутят же биохимики: жизнь – это то, что мы теряем в пробирке), – так вот, Алику по душе не менее современный, но, как бы сказать, синтетический подход: химическими веществами воздействуют на мозг, а как это влияет на память, судят по поведению животного. И такому подходу нашлось место в коллективной работе.

Экспериментирует Азарашвили на крысах. Готовя животных к опыту, он буквально нянчит их. Приучает к себе, подолгу держа на руках, как того птенца, которого выкормил. Приучает к уколам шприца: крыса не должна их пугаться, – вот она, специфика исследований мозга!.. Из-за той же специфики побывать на опыте Алик не разрешил – присутствие посторонних могло нарушить привычные условия, – а вместо этого показал собственный кинофильм об этих опытах (еще одно Аликово «развлечение» служит ему службу).

Их суть такова. Крыса должна пробежать по сложному лабиринту, чтобы добраться до кормушки. В начале пути – развилка, причем каждая из «дорог» приводит к своей кормушке; одна из них во время «уроков» пуста... На раскладном любительском экране хорошо видно, как вначале крыса осторожно нащупывает путь, подолгу задерживаясь возле каждого поворота или развилки, то и дело путаясь и возвращаясь, но с каждой новой попыткой движется все уверенней и, наконец, обученная, стремглав несется знакомой дорогой к корму. Курс так называемого диссоциированного обучения заключается в том, что при введении животному одного вещества корм кладут в правую кормушку, при введении другого – в левую. Когда наступает пора «экзаменов», обученная крыса выбирает направление не колеблясь, но в зависимости от того, какое вещество ей впрыснут перед «экзаменом». Если же для контроля делают укол-пустышку, крыса теряет все навыки и ведет себя, как необученная. У животного появились как бы три независимых памяти!

Правда, эти очень эффективные опыты не были оригинальными: для начала надо было воспроизвести уже известные результаты. «Свое» появилось тогда, когда в качестве фонового вещества употребили фермент РНК-азу. Одно время среди ученых широко распространилось мнение, что носителем индивидуальной памяти следует считать рибонуклеиновую кислоту – РНК, по аналогии с тем, что носителем наследственной памяти является ее близкая родственница – ДНК. В пользу этого говорило, например, то, что при введении фермента, разрушающего РНК (это и есть РНК-аза), разрушаются и условные рефлексы. У животного как бы отшибает память. Однако действие оказалось временным, рефлекс восстанавливался, и гипотеза о том, что «вещество памяти» найдено, не подтвердилась. Впрочем, причастность РНК к явлениям памяти сомнению не подвергалась. Опыты Азарашвили – еще одно тому доказательство.