Куцая доброта

– Не знаю, до третьего все нормально было, даже по математике четыре, а потом надоело...

Я не могу точно сказать, почему Еремину надоело учиться после третьего класса. Может быть, потому, что в четвертом классе вместо двух учителей стало сразу восемь? А может, потому, что отец начал пить беспробудно? Вообще пятнадцатилетняя жизнь Кости – хрестоматийный пример того, как подросток становится «трудным». Мать развелась с отцом, когда Еремину было два года, а сестре – десять. Но отец до сих пор живет с ними в двухкомнатной квартире. В одной комнате – Костик, мать, сестра с мужем и ребенком, в другой – отец-алкоголик, который часто устраивает скандалы до драк с вмешательством милиции. Какие уж тут уроки! Жизнь Костика типично трудная.

А Юркина? С отцом все в порядке. Ну, может, когда и даст подзатыльник («за дело»). Но Юрка пришел в школу не только подготовленным по математике, но и с ожиданием возможной обиды и насилия со стороны старших.

– Юра, – продолжаю расспрашивать, – а кто такой Вадька?

– Да вы его знаете – Однобокое. Он в прошлом году школу кончил. У нас с Вадькой все было... Про драку между Дядьково и Авиамоторной слышали? Это все с нас началось! Пришли эти, с Авиамоторной, на стройку, сидят на плитах, курят, ругаются – выставляются, в общем. Один что-то сказал. Вадик – к нему, а я сзади подсел. Ну и лихо же этот через меня с панелей летел! А потом... – Юркины глаза загораются, речь становится сбивчивой (есть что вспомнить!), – а потом наши и ихние в овраге встретились. Что было! Мы настоящее сражение устроили. Впереди пацаны – из рогаток гайками стреляют, за ними мы с кирпичами. Тем ребятам здорово досталось! Правда, и одному нашему кирпичом голову проломили... Ну, когда милиция и дружинники приехали, все бросились кто куда, а я, как обычно, в канализацию. Ребята за мной, а за ними милиционер. Я под люк залез, а ребята дальше побежали, и милиционер за ними. А я обратно... Это нас прохожие «заложили», а то бы мы этим, с Авиамоторной, показали!

– А может, они спасли вас? Дело-то чуть до убийства не дошло...

– Может быть; – соглашается Юрка.

– А сколько у тебя приводов в милицию было?

– Три, – спокойно, но не без гордости отвечает Ростанов.

– За что?

– Да ерунда! С Сережкой Львовым картошкой кидались с балкона. Ну, я одной старушке и засветил. Тут какой-то мужик прибежал, в дверь ломиться стал. Я, конечно, закрылся и не пускаю. А он в милицию позвонил...

О подобных своих проделках Юрка рассказывать может долго. Я знал, что они со Львовым однажды пускали «подбитые самолеты» (то есть поджигали бумажных голубей) и... подожгли какую-то рухлядь на балконе второго этажа. Пожар затушили. А Ростанов и Львов «заработали» еще по одному приводу.

Вот так шло становление Юркиной личности. Пусть уродливое, однобокое, но становление. Становление, при котором главным принципом стало: никому и ни в чем не уступать. Стоять на своем. На той самой позиции силы, к которой приучали его еще в детском саду.

Однако так ли однобок Юрка? Да, он любит провести время лихо: картошкой с балкона покидаться или яйцами, из духовушки пластилином пострелять тоже может... Но может и книжку почитать. Сколько он перечитал фантастики! Записан в трех библиотеках. Еще ему хочется разнообразной жизни. Романтики хочется. Он потому и записался во все секции, которые существовали в районе: и плаванием занимался, и настольным теннисом, и баскетболом, и дзюдо... Где-то задерживался года по полтора, где-то по два месяца, в одном виде спорта оказался бесперспективным, а из другого сам ушел... А что же школа?

– Слушайте, а что вам не нравится в школе?

– Скучно, – отвечает первым Ростанов. – И учителя придираются. Да вот хоть трудовик наш – Владимир Иванович, ох, и вредный мужик. Гвоздик вот такусенький в верстак забьешь – уж раскричится!.. А потом еще и на родительском собрании скажет, Что ты десять гвоздей забил! Или станок... Забудешься, переключишь на скорости, так он такой крик поднимет! А сам станет работать и тоже на скорости переключает. Я ему сказал как-то об этом, а он: «Это я с тобой замучился – вот и забылся!» Ему, значит, можно забыться, а мне нельзя...

– Или француженка, – вставил свое слово Костик. – Ее у нас в классе никто не любит. Несправедливая... Вон Гошка один раз выпил, – тут Костик лжет: Гоша выпивал уже не один раз, – так она такого наплела родителям на собрании. Даже братьев Липкиных приплела, а они вообще не пьют. И ребята отличные. Скажете, нет?

Я согласен, что братья Липкины – отличные ребята. Это сейчас. А совсем недавно тоже ходили в разряде «трудных». Но однажды в овраге, недалеко от школы, я случайно увидел настоящее средневековое сражение, разыгранное по всем правилам военного искусства. На вооружении у игрушечных войск были и мечи, и копья, и щиты, и даже латы! А на возвышении стояли арбитры и определяли, кто убит, а кто ранен. Эта игра почти ничем не отличалась от маневров. Потом я узнал от ребят, что «сражения» идут уже лет пять, а придумали их братья Липкины. Они сами изготовили из пластилина отряды бойцов: от русских воинов Петра I до красноармейцев, а еще наполеоновских драгун, итальянских гренадеров, немецких кирасир, маленькие пушки разных калибров. Многие мальчишки в Дядькове теперь серьезно увлеклись военной историей... А «трудные» Липкины с тройками в свидетельстве покинули школу после восьмого класса.

Но вернемся к монологу Костика.

– Француженка наша, что ни случись, обязательно все матери расскажет и ославит по всему Дядькову! Ее не только моя мать, а и Глотова, и Волкова, и все другие ненавидят. И на собрания к ней идти не хотят, потому что она про всех только одни гадости рассказывает.