Кукиш со сметаной

Наш автор попыталась сделать масло в домашних условиях

Моя жизнь имеет ощутимый привкус сливочного коровьего масла. Это мое детство – беззаботное и ясное, как одесское небо. Без настоящего домашнего масла я, кроме голода, ощущаю внутри тоскливую пустоту, глубоко задумываюсь о прошлом, чего делать не следует ни в коем случае.

Я много знаю о коровьем масле. С молочных зубов я регулярно наблюдала за его сотворением.

Сначала основательно доили корову. Затем молоко пропускали через сепаратор, где оно, согласно законам рыночной экономики, превращалось в сливки и сыворотку. Сливки разливались по трехлитровым банкам, и вот тут-то начиналось самое интересное.

Бабушка брала одну такую трехлитровую и начинала ее трясти – ожесточенно, но размеренно. Через некоторое время сливки прилипали к стеклянным стенкам, а еще немного погодя сбивались в веселый желтый комок. Когда на стенках банки уже почти ничего не оставалось, бабушка вытаскивала получившийся «снежок», отжимала из него воду и отправляла прямиком в холодильник.

Чтобы я не зачахла в столичной пустыне, такое домашнее масло мне регулярно передает бабушка из Одессы. Пахнущий теплой коровьей шеей комок, если его посолить и завернуть в газету, можно без опаски передавать по железной дороге.

Недавно случилось страшное. Очередной комок весь вышел еще до того, как ему на смену прислали новый. Я чуть не впала в настоящую депрессию. Попеременно мне грезились бабушка, сепаратор и корова. Я изнывала по собственному детству. Небольшой психоанализ показал, что мне срочно необходимо домашнее масло. И тогда я решила сбить его сама.

Консультировала меня бабушка. Вместо сливок было велено брать сметану (сливки, по мнению бабушки, недостаточно жирны), перед началом сбивания ее следовало погреть. Трясти, сказала бабушка, придется около часа или чуть больше.

К сбиванию я привлекла своего друга Роланда из Камеруна, который интересуется русской культурой во всех ее проявлениях.

– Сбивание масла – древняя русская традиция, – объяснила я.

Роланд был в восторге. Он тряс банку час. Потом еще час. Потом, рассматривая выпачканные сметаной черные руки, признался, что процесс его утомил. Я приняла вахту и трясла банку еще полчаса. В женских руках, думала я, любой продукт податлив.

Но сметана равнодушно плавала в банке – такая же, как и два с половиной часа назад. Правда, она слегка пузырилась, как бы в знак презрения к человеческому труду.

Роланд, поняв, что русским ему не стать, на всякий случай поинтересовался, что мы сделали не так. Нервничая, я позвонила в Одессу, но связь была плохая, а бабушка только хохотала в трубку.

Мы перебрали все причины. Неправильная частота встряхиваний. Плохая амплитуда. Контраст между кожей мастера и цветом сметаны, ну и так далее. В конце концов, я вынесла неожиданный вердикт: сметана недостаточно жирная. Жидкая жуткая сметана.

Роланд заявил, что так писать нельзя. Я, выходит, создаю сметане антирекламу.

– Что ты, – сказала я, – для русских сметана – это то, что кладут в borsch. Они купят ее при любых обстоятельствах, даже если она будет сделана из цинковых белил.

– Это что, тоже русская традиция? – спросил Роланд и понюхал руку.

– Да, – ответила я. – Да.