Впервые я увидела картину Корюна Никогосяна на выставке в Ереване. Небольшая работа маслом. Нехитрый сюжет: две женщины мелют зерно ручной мельничкой.
Глядя на эту работу, я вдруг почувствовала в перегретом воздухе армянского пета свежий запах смолотого зерна. Я поняла, что женщины уже устали, но будут работать до вечера, а если и оторвутся, то лишь затем, чтобы напиться поды из запотевших глиняных кувшинов. И еще мне послышалось, что, работая, женщины поют, слаженно, красиво.
В правом углу картины стоял автограф художника — Корюн. Наверное, этот Корюн живет в деревне, подумала я. Наверное, он но раз видел, как вот так же работает его мать. С детства помогал ей, приносил ледяную родниковую воду, бегал по деревенским улочкам, ощущая босыми ногами теплоту камней.
Каково же было мое потрясение, когда я узнала, что Корюн Никогосян из тридцати трех лет своей жизни двадцать шесть не переступал порога своей комнаты в Ереване, что мир его ограничен квадратом окна, что паралич навсегда сделал его недвижимым.
Законы искусства жестоки. Искусство не терпит скидок ни на болезнь, ни на обстоятельства. На выставке я остановилась перед картиной Корюна потому, что меня привлек талант художника. Но когда я с ним познакомилась, мне стало ясно, что передо мной человек, совершивший подвиг.
В ту страшную ночь, когда поток воды и камней обрушился с гор на Ереван, семилетний Корюн метался в тяжелом бреду. У мальчика была скарлатина. Мать, схватив на руки ребенка, едва успела выскочить на улицу — рухнул потолок. Вода сбила ее с ног, поволокла за собой сына. Корюн остался жив, но та ночь не прошла бесследно. С тех пор у него паралич.
В начальные классы школы его. носили на руках. С пятого класса Корюн стал заниматься дома: его гордость ранило излишнее, как ему казалось, внимание учителей, сострадание в глазах товарищей. Лучше четыре стены комнаты.
Единственной радостью были книги. И Корюн читал, читал много, взахлеб, особенно стихи. Первым, еще детским рисунком, который он потом нарисует, станет портрет Пушкина.
Почему Корюн начал рисовать? Теперь, когда я видела его работы, говорила с ним, я понимаю: Корюн Никогосян рожден художником, хотя художников в его роду не было: отец работал сторожем, мать воспитывала детей. Останься он здоровым, он обязательно рисовал бы в кружке при Дворце пионеров, ходил бы на выставки, держал экзамены в художественный институт, слушал лекции профессоров. Болезнь изломала его жизнь, но убить в нем художника не смогла. Не смогла потому, что Корюн оказался человеком редкого мужества.
Нет, не просто это было найти в себе силы жить, не замкнуться в своем несчастье, не очерстветь душой. Не просто держать карандаш в скрюченных, неподвижных пальцах. Каждое движение причиняло боль. Когда он рисовал, одна рука поддерживала другую.
Мать, заметив увлечение сына, часами стояла у стола, поворачивая листок бумаги. И до сих пор они работают тан, вместе. Корюн пишет, мать или брат держат перед ним и поворачивают вслед за кистью холст.
Сначала Корюн перерисовывал картинки из книг. Потом начал писать натюрморты, добиваясь полного сходства. Он хотел, чтобы его столетник кололся, как и тот, на окне, чтобы бабочка могла принять его цветы за настоящие.
Первые работы Корюна — это вызов судьбе. Каждый штрих на рисунке кричит: смогу, смогу! Но затем Корюн открывает для себя мир красоты, нежности и удивляется, что этот мир существует. Это трогательное удивление тоже уходит. И уже нет в картинах вызова судьбе, нет крика боли. Есть доброта с чуть уловимым привкусом грусти, есть чистота и поэзия, есть спокойный и пытливый взгляд художника, постигающего мир и себя самого.
И тогда цветы на его картинах запахли, кувшин запотел, наполнился ледяной водой. Из фотографически точных набросков лица матери проглянула ее душа.
Корюн Никогосян живет в городе, а пишет деревню. Он не выходит из комнаты, а в его работах — щедрое, яркое солнце. Он много времени проводит один, а на его картинах живут красивые, добрые, умные люди. Одни из них действительно существуют, как, например, очаровательная девушка Асмик, другие же — исполненные музыки и поэзии «Сестры», женщины, которые мелют муку, мать, нежно склонившаяся над постелькой сына, — рождены фантазией художника. И в каждой из этих картин живет дыхание настоящей жизни.
«Несомненно, Корюн очень одаренный художник, — сказал, ознакомившись с его работами, великий Сарьян. — Меня удивило, что ко всему он пришел самостоятельно. Наиболее ценными его качествами являются вкус и непосредственность выразительных средств. Все, что его волнует, написано искренне, интересно и современным художественным языком».
Это стало уже легендой. Но рассказывают, что, когда Мартирос Сарьян заболел, он попросил внести к нему в комнату картины Корюна и оставить их там на несколько дней.
Мы сидим в гостях у Никогосянов. Весь дом завешан картинами Корюна. Он советует, какие лучше отобрать, чтобы показать читателям журнала.
— Что меня больше всего волнует? — повторяет мой вопрос Корюн. — Душа, сердце человека. Это моя тема. Может быть, это потому, что люди сделали мне так много хорошего.
Он рассказывает о том, что его не оставляют одного, приносят книги, устраивают в его комнате небольшие выставки, что к нему приходят профессиональные художники, чтобы дать совет, что он получает массу писем от незнакомых людей со всей страны. После того, как пять его картин получили первое место и золотые медали на Всесоюзном конкурсе самодеятельных художников, посвященном 50-летию Октября, во многих городах показывают его работы. Вот и сейчас они демонстрируются в картинных залах Еревана, Баку.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.