Край белой воложки

Верховья реки Белой – единственное место обитания знаменитой башкирской бортевой пчелы. Здесь она и ее окультуренные потомки собирают известный во всем мире мед. Кстати, в бассейне верхней Белой находится треть (!) липовых лесов страны, охрана которых осуществляется, к сожалению, пока еще далеко не лучшим образом.

Вода! Золото XXI века. С каждым годом мы ощущаем ее все большую ценность. Белая дарит свою воду великой Волге, а значит, и всей стране.

Самый большой приток Белой – река Черная, Караидель по-башкирски. И если Белая сохранила оба названия, то Черная – лишь башкирское.

Караидель – своеобразный «алмазный» водный фонд Южного Урала. На ней нет крупных промышленных предприятий, и она питает своими хрустально чистыми водами не только города и села Башкирии, но и Свердловск, Челябинск, другие города.

Особенно живописной сделало Караидель Павловское водохранилище. Я знаю одну болгарскую семью, которая ежегодно приезжает сюда – и только сюда – отдыхать: елово-березовые леса (без комаров!), грибы, лещи по полпуда, ягоды, теплая хрустально прозрачная вода и по-северному томящие закаты.

Реку Черную слагают Ай и Юрюзань. Они, как двойняшки, всю дорогу бегут рядом. Но характеры! Ай – река спокойная, тихая, глубокая. Юрюзань? Этимология ее названия якобы такова: зурузянь – большая река. Она далеко не самая большая из рек, питающих Белую, но не зря, наверное, получила свое название. Вот так же звонко и журчаще, как само ее имя, бежит она по уральским перекатам. Юрюзань взрастила великого сына Башкирии, поэта и воина Салавата Юлаева. На ее высоком берегу – единственный в своем роде санаторий Янган-тау, природа термических явлений которого – выделение из недр горячего пара и газов вдали от современных вулканических областей – до сих пор до конца не разгадана...

Юрюзань. Мне трудно писать о ней, потому что на ней я родился, на берегу ее – могилы моих предков, кроме тех, конечно, которые не вернулись с разных войн. Здесь я впервые узнал, что такое горе и что такое счастье.

Каждый раз я снова и снова удивляюсь ее светлой грусти, непритязательности и в то же время особому обаянию ее пейзажей. Каждый раз удивляюсь ее тихо-звонким рассветам, когда проснешься и вдруг замрешь от ощущения, что проспал что-то очень важное.

Последний раз до нынешней поездки я был на Юрюзани года четыре назад – весной. Таяло по-настоящему только второй день. Дымные поля пестрели большими лоскутами снега, северные склоны гор были еще совсем белыми. Но жаворонки уже ликовали над умирающими снегами, и их звон перекликался со звоном торжествующих ручьев. Дорога выскочила на пригорок, и впереди открылась Михайловка, деревня, в которой я родился. Одна из главных достопримечательностей ее – гора Сосновка на противоположном берегу Юрюзани. Само название говорит о том, что покрыта она светлым бором. Рябинники на полянах, тетеревиные тока, веселые пестрые дятлы, студеные родники...

Снег умирает прямо на глазах. За день побурела вчера еще совсем белая кочковатая луговина перед Сосновкой. Скоро сойдет с нее вода, но еще долго, словно глаза, полные слез, будут смотреть в небо старые солдатские окопы. Тихо-звонкая река Юрюзань. Мало кто знает, что с ней связаны имена таких легендарных полководцев гражданской войны, как Тухачевский, Эйхе, Путна, Гайлит, что летом 1919 года здесь решалась судьба революции.

Мне трудно не привести отрывок из неизвестной широкому читателю статьи героя гражданской войны, командующего дважды Краснознаменной 5-й армией, в то время начальника штаба 26-й дивизии Г. X. Эйхе. Рукопись статьи сохранилась у уфимца А. Ф. Хоменко, в сокращении она была опубликована в газете «Советская Башкирия» в 1973 году:

«Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной; напрягите все силы» – так писал В. И. Ленин 25 мая 1919 года в своей телеграмме Реввоенсовету Восточного фронта.

...Во второй половине июня ко мне в штаб неожиданно явились командарм М. Н. Тухачевский и член Реввоенсовета И. Н. Смирнов и под большим секретом сообщили, что Реввоенсовет фронта поручил освобождение Урала нашей армии, а главная роль в предстоящей операции отводится 26-й дивизии... Был принят следующий план действий: 3-я бригада моей дивизии продолжает энергично наступать в лоб на Ашу-Балашов, а две другие бригады форсированным маршем выходят на Уфимское плоскогорье, чтобы оттуда ударить на станцию Кропачево, в тыл группе Каппеля. На всем протяжении ни одной дороги, ведущей на перевалы. Единственная возможность – совершить марш-маневр главными силами дивизии вдоль горной реки Юрюзань.

Ни до этого, ни после этого не было на всем Восточном фронте случая, чтобы главные силы стрелковой дивизии действовали таким образом: шесть ее полков, сосредоточенных в одной деревне, выстроившись в одну колонну, начали двигаться вдоль Юрюзани без дороги, без связи с тылом, без связи с соседями по фронту. Можно было заполнить много страниц описанием тех трудностей, которые дивизия встречала на своем пути. До этого лишь дикие звери да одинокие охотники ходили здесь. Не раз бывало, что тропинка, по которой мы шли вдоль самой кромки воды по сырому песку или щебню, вдруг обрывалась, исчезала. Впереди то теснина, в которой река кипела, как в адском котле, то тишь да гладь, но под зеркалом воды бездонные ямы, которых мы боялись больше всего.

Мне доводилось в жизни неоднократно воевать в горах: и в первую мировую войну и дважды в Уральских горах, потом в отрогах Саян, потом на Яблоневом хребте, в отрогах Гималаев на границе с Афганистаном. Везде были свои трудности, везде неожиданные препятствия. Но Юрюзанский поход запомнился ярче всего и не может идти в сравнение с последующими военными действиями в горах...

Бойцы знали, куда и зачем мы идем. Знали, что наша задача – нагрянуть на противника неожиданно. Наступление нашего авангардного Карельского полка, которым командовал В. К. Путна, было настолько стремительным, что произошел весьма любопытный эпизод. В районе деревни Ахуново стоял какой-то белогвардейский полк из резервного корпуса генерала Войцеховского. Полк с полным основанием считал, что находится в глубоком тылу. Оба возможных пути наступления красных на Урал надежно закрыты. И надо же случиться, как раз в тот момент, когда Карельский полк вышел из Юрюзанского ущелья, белогвардейский полк занимался строевой подготовкой восточнее Ахунова.

И Путна решился. Отдав строжайшее распоряжение не стрелять, он приказал полку таким же форсированным маршем идти в сомкнутой колонне прямо на Ахуново. Приняв карельцев за своих, белые спокойно продолжали свои занятия. Подойдя к самой окраине Ахунова, Карельский полк без единого выстрела, без криков «ура», молча бросается в штыки... Следующий удар был нанесен двум полкам 12-й пехотной дивизии врага.

Сорванными оказались планы корпуса Войцеховского к наступлению. Появление на плоскогорье главных сил 26-й дивизии спутало все задумки «верховного правителя». Неделей позже начались сильные бои за переправы через реку Ай. 13 июля согласованными ударами войск 26-й и 27-й дивизий взят город Златоуст...»

Тихо-звонкая Юрюзань. Однажды, когда мне было очень нелегко, я целую неделю жил в избушке в Полуденных горах. Так называется один из хребтов с многочисленными лесистыми отрогами в ее верховьях. Тогда мне просто нужно было на какое-то время остаться наедине со своими мыслями, а теперь я знаю, что это была одна из самых счастливых недель в моей жизни.

Попал я в эту избушку случайно. Полупустой поезд подобрал меня под хмурым вильнюсским небом, чуткой ночью гулко простучал по Белоруссии и Смоленщине, долго тянул за собой березовый разговор рязанских перелесков. Между Куйбышевом и Уфой были странные фиолетовые сумерки. В Уфе мне нужно было сойти, но я еще не готов был к этой встрече и вдруг вспомнил, что есть на свете звонкая и желтая от осенних берез река Юрюзань.