Представим себе 1907 год. Занесенная снегом Москва. Ночь. Февральская вьюга... «-... Я не была убеждена, - писала в своих воспоминаниях Екатерина Павловна Шмит, - в том, что полиция перевезет покойного брата именно в особняк моего дяди Алексея Викуловича Морозова на Покровке, во Введенском переулке. Было вполне возможно, что тело зверски убитого в царской тюрьме Николая Павловича Шмита могут потихоньку увезти куда-нибудь за пределы города. Охранка и полиция побаивались массовых демонстраций, которые были при похоронах Николая Эрнестовича Баумана. Поэтому я наняла извозчика и ночью ждала у ворот клиники на Новодевичьем поле. Стоит ли здесь писать о тех слезах, которые сопутствовали долгим, бесконечным для меня часам ожидания в санях? Кругом было мрачно, безлюдно, и мне было как-то особенно холодно. Я вся дрожала, вероятно, от волнения за судьбу похорон брата. Горе и тоска разрывали сердце. Угнетающая неизвестность меня подавляла. Несколько раз из мглы снежной вьюги появлялся ненавистный переодетый охранник и с наглой подозрительностью оглядывал меня. Я поняла, что и здесь за мной следят. И вот наконец поздно ночью подъехала мрачная, низкая фура военного образца. Ее сопровождал сильный конный отряд. Все происходило в жуткой, поистине смертельной тишине. Гроб Николая Павловича как-то быстро вынесли, сунули в отверстие фуры и с грохотом захлопнули дверцу. Жандармы понеслись вскачь среди темных и пустынных улиц Москвы. Мой извозчик еле поспевал за ними. Я умоляла его не отставать, каждую минуту увеличивала сумму денег, которую он получит, куда бы мы ни приехали... Приходилось держаться на некотором расстоянии, чтобы не обратить на себя внимание конвоя. Он мог нас задержать, и тогда пропала бы возможность следить за маршрутом фуры. Было жутко. Иногда сквозь слезы мне казалось, что жандармам удалось скрыться от нас. Тогда я снова умоляла извозчика ехать быстрее. Он заботливо успокаивал меня и клялся всеми святыми, что все время видит кортеж. Так, ночью, в темноте, среди вьюги мы бешено гнались за гробом моего покойного брата с одного конца Москвы на другой. С Новодевичьего поля на Покровку. Я несколько вздохнула лишь тогда, когда наконец мрачная фура, окруженная эскортом жандармов с шашками наголо, въехала во двор морозовского особняка во Введенском переулке. Единственной светлой минутой этой ужасной ночи был момент расплаты с моим извозчиком. Он сказал, что догадался, кто я такая, еще у клиники, когда за мной следил охранник, и знал, за кем мы гнались...

- Святой человек был господин Шмит, он умер за народное дело. Сегодня я тоже послужил этому делу. За такое деньги не берут! Со слезами на глазах я обняла этого хорошего человека. Из-под извозчичьей шапки было видно его простое, доброе крестьянское лицо.

- Что вы, барыня!... - смущенно сказал он. - А завтра на похороны я приду обязательно.

- Да какая же я барыня? Прощай, дорогой друг!... Угрозы градоначальника барона Рейнбота не заставили себя долго ждать. В ночь перед похоронами Николая Павловича ко мне на квартиру прибыл усиленный отряд жандармерии и охранки. Весь дом был буквально вывернут наизнанку. Обыск шел всю ночь. Полиция усиленно искала вещественных доказательств, чтобы обвинить нас в подготовке рабочих беспорядков и запретить завтрашние похороны. Мы следили за каждым движением агентов царской охранки: они могли незаметно подбросить фальшивые «доказательства». Лишь под утро, озлобленные своей неудачей, оставили они нас на время в покое. И мы тут же поспешили на похороны брата...»

16 февраля 1907 года утром состоялись похороны Николая Шмита на Преображенском старообрядческом кладбище. Несмотря на сильные наряды полиции, похороны вылились во внушительную по своим размерам политическую демонстрацию рабочих и московских студентов. В этот день в память о Николае Павловиче была объявлена забастовка рабочих всех деревообделочных предприятий Москвы. Занятий в Московском университете также не было. На крышке гроба лежал большой букет из красных роз, на ленте которого была надпись: «Дорогому товарищу от товарищей-бутырцев». За гробом двигалась огромная масса людей. Это напоминало героические дни Краснопресненского восстания. Весь долгий траурный путь от Введенского переулка на Покровке до Преображенской заставы рабочие фабрики Шмита и других предприятий Москвы, а также студенты Московского университета несли гроб Николая Павловича на руках. Конные жандармы с шашками наголо ехали впереди и по бокам похоронной процессии. Здесь же находился помощник градоначальника Модлем и все высшие чины царской охранки. Рабочие тихо, без слов пели революционный похоронный марш. Казалось, что гигантский оркестр сопровождает шествие. Вы жертвою пали в борьбе роковой Любви беззаветной к народу... Настанет пора - и проснется народ, Великий, могучий, свободный!

Кем же был Николай Павлович Шмит, которого так торжественно и почетно хоронили деревообделочники Москвы и все московское студенчество? В своих «Воспоминаниях о Ленине» Надежда Константиновна Крупская писала: «В это время большевики получили прочную материальную базу. Двадцатитрехлетний Николай Павлович Шмит, племянник Морозова, владелец мебельной фабрики в Москве на Пресне, в 1905 г. целиком перешел на сторону рабочих и стал большевиком. Он давал деньги на «Новую Жизнь», на вооружение, сблизился с рабочими, стал их близким другом. Полиция называла фабрику Шмита «чертовым гнездом». Во время Московского восстания эта фабрика сыграла крупную роль. Николай Павлович был арестован, его всячески мучили в тюрьме, возили смотреть, что сделали с его* фабрикой, возили смотреть убитых рабочих, потом его зарезали в тюрьме. Перед смертью он сумел передать на волю, что завещает свое имущество большевикам». Так студент естественного факультета Московского университета, наследник «поставщика двора его императорского величества» мебельного фабриканта П. А. Шмита, один из наследников и родной внук известного мануфактурного фабриканта Викулы Морозова, а также племянник Алексея Морозова перешел на сторону рабочего класса, стал революционером, большевиком, активнейшим участником вооруженного восстания на Пресне. Он превратил свою фабрику в «крепость большевизма». Она была окружена укреплениями и колючей проволокой. Впереди, на Горбатом мосту, были воздвигнуты две мощные баррикады, над которыми развевалось красное знамя. По воспоминаниям современников, Шмитовская боевая дружина была самой сильной, самой организованной и сплошь большевистской. Ее возглавлял легендарный человек - слесарь с крейсера «Очаков», большевик с 1903 года - Михаил Степанович Николаев. Дружина эта была хорошо вооружена Николаем Павловичем Шмитом, который вместе с М. С. Николаевым был тесно связан с Московским комитетом партии. Хозяин «чертова гнезда» участвовал в баррикадных боях, одним из первых он ворвался в 3-й полицейский участок на Малой Грузинской улице, вместе с дружинниками обезоружил жандармов, захватив все документы, в том числе доносы на революционеров. На Пресне начались ожесточенные бои. «Чертово гнездо» - фабрику Шмита, авангардную позицию преснен-цев - невозможно взять с боя, решили каратели, так как, по трусливым полицейским донесениям, там были даже пушки. Три бешеных атаки се-меновцев, возглавляемых полковником Г. Мином, были отбиты дружинниками с баррикад на Горбатом мосту '. В тылу баррикад Горбатого моста гигантским костром горели трех - и четырехэтажные корпуса фабрики Шмита и соседний с ней особняк Николая Павловича. Дружинники не сдавались. На второй, более близкой к шмитовской фабрике баррикаде все так же развевался красный флаг, сшитый рабочими драпировочного цеха. Флаг, изрешеченный пулями, был виден из всех пунктов Пресни. Первая баррикада у начала Горбатого моста была разгромлена артиллерией, которая била прямой наводкой со стороны Девятинского переулка. Дружинники шмитовской фабрики перешли за вторую баррикаду на стыке Нижне-Прудовой улицы и Горбатого моста. Под командованием Михаила Степановича Николаева и его заместителя Ивана Васильевича Колокольчикова они проявили неслыханный героизм. В жесточайший мороз они стояли в холодной воде (снежные сугробы растаяли от пожара), стреляя по врагу. От дыма было темно, как ночью. Люди задыхались. Многоэтажные стены с грохотом падали на землю. Шмитовцы знали, что отступать им некуда: позади Пресня и их фабрика! Сейчас в Москве, на Красной Пресне, именем Николая Павловича назван Шмитовский проезд. А на месте фабрики, уничтоженной царской артиллерией, разбит детский парк.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.