А на другое утро снова сияло солнце, было жарко, и только лужи в глубоких колеях напоминали о вчерашнем дожде. В кабинете первого секретаря райкома бегали по столу и стенам солнечные зайчики. Нина подробно рассказывала секретарю о своих впечатлениях, стараясь не упоминать имени Константина Петровича и боясь, что дрожь в голосе выдаст ее. А когда распахнулась дверь и вошел он сам, она замерла в напряженной лозе, не зная, как вести себя. Но он спокойно поздоровался, сел напротив и опять показался новым - простым, дружелюбным.
Нину удивило, как просто и прямо он сказал ей, когда она собралась уходить: «Подождите меня, пожалуйста, в приемной. Вы мне нужны».
Да, она ему была нужна! Как ясно это стало ей вечером, когда они встретились в последний раз! Они бродили по тихим улицам маленького городка, больше похожего на село. В радостном возбуждении, легкая и трепетная, как птица, будто не шла, а летела она рядом с ним, и он время от времени только сжимал ее руку, словно боясь, что она действительно вот - вот вспорхнет и улетит. Глубокая, тихая ночь охватывала их. Земля спала, дыша запахом спелых хлебов, густых трав. И постепенно эта удивительная тишине, которую в большом городе никогда не почувствуешь, проникла и к Нине. Ей не хотелось говорить. Молча стояла она у калитки в тени огромной старой ветлы. С реки донесся далекий протяжный гудок парохода. «Почему эти гудки всегда так печальны?» - подумала она и невольно сделала слабое движение к Константину Петровичу.
Он протянул к ней обе руки и тихо привлек к себе. Нина откинула голову, ловя его взгляд, и вдруг горячее дыхание их смешалось...
С каким - то стоном он оторвался наконец от нее, больно стиснул руки и глухим, незнакомым голосом сказал:
- Нина... Что ты делаешь со мной!
Она растерялась перед силой этой страсти, охватившей человека, еще недавно чужого ей. Он - такой большой, крепкий, суровый, он, которого она немного побаивалась, - сейчас стоял перед ней, трепещущий, покоренный.
Неожиданно он схватил ее на руки и, прижимая к себе, быстро зашагал по улице.
- Вот так возьму и унесу. Никому не отдам.
Испуганная и счастливая, она замерла в этом странном плену, слыша, как бешено стучит под гимнастёркой его сердце...
Прощаясь, он сказал:
- Я приеду к тебе. Помни...
А она? Она ничего не обещала. Ей было хорошо - и все. О будущем она не думала.
Так было. А лотом она вернулась в Москву, окунулась в привычный шумный мир, и жаркая неделя, проведенная в деревне, стала казаться ей просто сном. Предаваться воспоминаниям было некогда. Начались лекции, кружки, подготовка факультетского вечера, за который она отвечала. Константин Петрович, правда, прислал письмо. Но оно было таким коротким и сухим, что Нина разочарованно скомкала его и решила, что отвечать просто нечего.
И вдруг сегодня это неожиданное посещение. Он вошел в комнату так, как будто они расстались лишь вчера, протягивая ей руки, широко улыбаясь. - Но эта ясная улыбка, которая там, в полях, покоряла ее, здесь словно померкла. И сам он выглядел вовсе не таким сильным и мужественным. Был он опять в гимнастерке, только на этот раз в новой, в тех же сапогах, плохо вычищенных. «Неужели для Москвы не мог одеться по - другому?» - с досадой подумала Нина и резко отстранилась, когда он хотел обнять ее.
Константин Петрович пристально взглянул ей в глаза. Нина вспыхнула и опустила пушистые ресницы.
- Понимаю, - тихо и раздельно произнес он. - Я ошибся. Так?
- Я вам ничего не обещала, - теребя платочек, быстро заговорила она. - Вы очень хороший, я вас вспоминаю с благодарностью. Вы так помогли мне тогда...
Слова путались и замирали под его пристальным, тяжелым взглядом.
- А все - таки, Нина, я хотел бы знать правду: что это у тебя было - порыв, каприз?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.