– Звон в ушах... Такой звон... прямо спать не дает. И сухость во рту... Язык ровно шуба... Кисленьким-то хорошо прочистило... Мать-то дома?

Я только начала рассказывать, но он меня уже не слышал, лежал в забытьи, как в глубоком сне, только руки подрагивали, лежа поверх одеяла, да пальцы все скребли и скребли по нему, словно силились натянуть одеяло повыше, а может, откинуть, чтобы легче было дышать.

Я стала гладить его по исхудавшим и слабым рукам, чтоб они успокоились, не тревожили бы его сон. Сама не заметила, как расплакалась, и никак не могла остановить слезы. Неслышно подошла мама, приподняла меня за плечи и чуть отстранила от кровати. Она заложила доску, как барьер, просунув ее концами между тонкими прутьями в спинках кровати – чтоб отец в беспамятстве не упал. Так мы всегда делали на ночь и редко когда днем. Затем, легонько подталкивая меня в спину, увела на кухню и там тихо, почти шепотом сказала:

– Скоро выздоровеет. Скоро. Ему уж полегче. Ты за ним вон как хорошо ухаживаешь. Молодец! А реветь не надо: слезами горю не поможешь. Лучше оденься да сходи к Стрижовым, спроси, нет ли у них толокна. После отдадим. Замешать бы его на молоке да и покормить. Толокно – очень полезная пища, да и любит его отец. Но у нас кончилось, а кисель да каши ему уж надоели, потому и аппетита не стало и вовсе он ослабел...

Медленно, очень медленно и трудно поправлялся отец, и мне все чаще думалось, что слабые лекарства прописывают ему врачи. После школы я всегда торопилась домой, но однажды подумала и отправилась в аптеку к Серафиму.

Потоптавшись у порога, я тщательно вытерла ноги и не успела еще попросить женщину, стоявшую за прилавком, позвать Серафима Денисовича, как она, ни слова не сказав, только мельком взглянула на меня, ушла в дальнюю комнату аптеки и скоро вернулась в сопровождении Серафима. Он отвел меня к окну, поздоровался и сказал:

– Я вас слушаю.

– Серафим... мне бы капли датского короля надо... очень. У нас папка тяжело заболел. Иосиф Григорьевич сказал, что на брюшной тиф похоже. И врач из больницы – тоже... Выписывают ему порошки и пилюли, но они не помогают, папка никак не поправляется. Очень бы надо капли датского короля. Мама, когда болеет, попьет их – и ей лучше делается, и она снова ходит, все делает. У нас немножко было, но когда папа еще лежал на печке, в беспамятстве выпил втирание... весь пузырек!.. Мама, когда увидела, что пустой пузырек, сильно заревела и молоком отпаивать стала. А я взяла капель, в водичку накапала и дала выпить – и все прошло. Папке бы капли помогли, я знаю...

Пройдут годы, и я не раз поинтересуюсь у врачей насчет этих капель, как они называются теперь, в современной медицине, когда короли давно не в почете, а лекарства называются часто неслыханно сложными названиями. .О каплях датского короля никто слыхом не слыхивал и представления о них не имеет. А я точно помню: было такое лекарство. Хорошее лекарство!

Но это потом.

А тогда...

– Хорошо! Хорошо! Я сейчас. Я подумаю, – пообещал Серафим.

– У меня и денежки есть. Вот. Четырнадцать копеек, – протянула я ладошку с монетками. – Мне в клубке попали! – обрадованно сообщила я. – Мама клубки вьет на спичечные коробки и в них всегда чего-нибудь да положит: то конфетки-карамельки или леденцы, то орешков, то денежки. Мы вяжем носки или варежки, торопимся, чтоб скорее нитки кончились, чтоб коробок открыть...

Серафим слушал меня и, печально улыбаясь, посматривал в окно, думал о чем-то про себя. Дослушав, он ушел к себе в дальнюю комнатку и скоро вернулся с бутылочкой с темным лекарством, к горлышку которой был приклеен желтенький рецепт. Подал мне и наказал:

– Вот. Это действительно очень хорошее лекарство. Принимать надо по чайной ложке перед едой. Тут все написано. Мы с Манефой Павловной зайдем попроведать Елизаровича, обязательно зайдем.

Теперь я, не пропуская, каждый раз перед едой подавала отцу лекарство это, оставляла бутылочку и ложку на табуретке, на виду, а сама все пристальней приглядывалась к отцу, радостно стала замечать, как он прямо на глазах стал выздоравливать.

К нам часто заходили соседи и знакомые, справлялись о здоровье отца, меня подхваливали, что хорошо за ним ухаживаю, даже лучше, чем няньки в больнице. Конечно, слушать это было очень приятно, но самое главное для меня было – это чтоб поскорее папка поправился: лето же скоро, сенокос, грибы, ягоды, как же без него?

Вот уж и занятия в школе кончились, и в огороде уже все посадили, а папа только еще сидеть стал, подпертый подушками. Но, удивительное дело, как только он начал сидеть – сам стал есть и пить, даже просил еду. Когда мимо проходили поезда, он весь напрягался, вытягивал худую шею и, пока проходил состав, не отрывал от окна взгляда.

Иногда еще случались приступы. Отец подолгу лежал без движения, с закрытыми глазами, трудно, прерывисто дышал, а пальцы опять скребли и скребли по одеялу. Иногда в бреду командовал машинисту маневрушки: куда составы подавать или за какую стрелку выводить, с какого пути на какой перетаскивать каупера и открытые платформы. Но теперь это случалось редко, и, когда потом отцу рассказывали об этом, он стеснительно улыбался и, как бы оправдываясь, говорил: «Стосковался, видать, по работе...»

Однажды, теплым солнечным утром, придерживаясь за заборку, отец вышел из избы и добрался до любимого своего места – до завалинки. Я проснулась и чуть не закричала от испуга, что нет папки на кровати. Соскочила, надернула платьишко, выбежала в ограду, туда кинулась, сюда, зареветь уж собралась и тут увидела...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.