— Они загодя нас обходят, под углом. А справа брода нет. Либо в зыбучку, либо в обход, если сообразят. А вернее, не успеют. Увидят, что мы прошли, и рванут. Где на такой скорости сообразить — не те головы.
Айк предсказал точно. На той скорости, с какой мы летели над песчаной пустыней, даже рассмотреть что-либо внимательно было трудно. Лиловая матовость песка впереди, кромка синюшника, бесконечно тянувшаяся куда-то влево, желтые песчаные проплешины на фиолетовой глади, уходившие рваной полоской к горизонту. Они приближались так быстро, словно несло их навстречу ураганом пустыни. А справа в обзорном стекле уж виднелась черная ракета, превратившаяся из куриного яйца в причудливо согнутый бочонок. Она действительно обходила нас справа в расчете на то, что мы повернем вдоль синюшника и тут они нас и достанут. Конечно, пробить стенки нашего электроля нельзя было даже бронебойным снарядом, но длинный черный бочонок, вдвое больше нашего золотистого, мог пойти на таран, опрокинуть нас кверху брюхом и тогда уже пробить и дюзы и баллоны со сжатым воздухом. В предварительной перестрелке мы и сами легко могли пробить машину Дикого; он, вероятно, допускал это и соответственно подготовился, но едва ли мог предполагать, что, не сворачивая, мы с той же скоростью пойдем над зыбучкой. Он даже притормозил, увидев наш прыжок в лиловую песчаную муть, но раздумывал недолго. Дикий был глуп, но смел до неосторожности. «Они прошли? Прошли. Так почему бы и нам не рискнуть? Скорость у нас вдвое выше». Так, вероятно, сработала его первая и все решившая мысль.
На скорости, с какой мы шли над «бродом» в зыбучке, можно было увидеть только черный бочонок, похожий на кота в прыжке, метнувшийся над коварной гладью и терявший скорость с каждым мгновением. Он скользнул по песку и ушел в него, как торпеда. Две-три секунды, и все было кончено. Вероятно, они и вскрикнуть не успели, хотя жили в своей песчаной могиле до тех пор, пока не достигли дна или пока не иссяк кислородный запас.
Мы шли уже не так быстро, и все внимание наше было приковано к рыжим проплешинам «брода», а гибель преследователей была столь молниеносной, что мы на нее даже не реагировали. Только Род было протянул «Н-да...», но, не услышав отклика, тоже умолк. Лишь, когда прошли зыбучку и песок привычно покраснел до самого горизонта, я, глубоко вздохнув, посмотрел на часы. Два с четвертью. Почти полтора часа осталось до цели.
— Я шел наверняка, а все-таки страшно, — задумчиво сказал Айк, — вот так, как они...
Я не ответил. Дикий, Уоррен, Жаклин и все, с ними связанное, стало вчерашним днем, о котором не думалось. Разведчик, как шахматист, не вспоминает уже сделанных ходов, а рассчитывает варианты дальнейших. Я и рассчитывал, уже мысленно шифруя лазерограмму Дибитцу о выполнении задания.
Но Рода, должно быть, неотступно преследовала мысль о погибших преследователях.
— Бросьте вы об этом, — прервал я его, — еще сорок минут, и мы дома.
— Ты дома, а мы? — сказал Айк.
И снова застрекотал зуммер видео. Я даже обомлел. Откуда?
— Кто говорит? — спросил я.
— Включите экран, — услышали мы чей-то приказ.
— Подожди, не включай, — шепнул Айк. — Вдруг это Лоусон?
— Лоусон далеко, а кругом пустыня. Включаю, — решил я.
На экране в незнакомом военном мундире возник человек лет тридцати у пульта с клавишами.
— Говорит пограничная служба Свободной зоны. Сектор второй. Кто вы и откуда?
— Соедините меня с начальником службы безопасности, — потребовал я. — Уполномочен доложить только ему.
— Не вижу оснований для переключения.
— Сообщите, что говорит Даблью-си. Человек подумал немного и сказал с плохо скрытым недовольством:
— Хорошо. Переключаю.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
С Генеральным директором объединения «АВТОГАЗ», Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской премии Иваном Ивановичем Киселевым беседует специальный корреспондент «Смены» Святослав Рыбас