В пустынном коридоре шаги Сергея звучали гулко, и он как - то по - особенному остро ощутил ту необыкновенную тишину, которая царила здесь. Никто не толпился около стенгазет и объявлений, никто не спорил, не шутил. Высокие белые двери аудиторий смотрели молчаливо и сурово. За ними тоже было тихо и пусто. В этом непривычном для институтских стен безмолвии Сергей еще резче почувствовал то, что произошло.
Вспомнилось, как легко и привычно открыл он сегодня комсомольское собрание и занял свое обычное место в президиуме.
Доклад Сергей слушал невнимательно: он знал его почти наизусть. Знал, кто из студентов будет назван в числе лучших, кто - в числе отстающих. Группы, цифры, даже специально подобранные для оживления доклада остроты - все ему было известно. Еще бы: собрание очень важное - о том, как прошла недавняя сессия. Три вечера подряд просидел Сергей с Лешей Федоровым - старостой курса - над докладом, прежде чем текст его был окончательно утвержден на комсомольском бюро.
Сейчас докладчик Леша Федоров рассказывал однокурсникам о том, как группа студентов целый час бегала по аудиториям, спасаясь от экзаменатора, как студент Локтев, взяв билет, неожиданно заболел... В голосе Леши звучали то печальные, то суровые, осуждающие нотки... Но экзамены закончились недели три назад, все студенческие страхи и беды миновали, отошли в сторону до следующей сессии, а поэтому гневные предупреждения Леши действовали слабо.
Сергей предвидел это. Он заранее подготовил соответствующее выступление, в котором собирался напомнить товарищам о комсомольской чести, о любви к избранной профессии, об ответственности. По опыту он знал, что яркий факт всегда действует впечатляюще. К сегодняшнему дню он приберег немало таких фактов и уже улыбался в душе, думая о том, какую бурю поднимут они в зале, как подогреют собрание.
Наступил перерыв. Потом начались прения. Один за другим поднимались на трибуну студенты - комсорги и старосты групп, комсомольцы - отличники учебы. Сергей, сложив в нужном порядке листки конспекта своей речи, ждал очереди. Он чутко вслушивался в слова однокурсников, следил за тем, как реагирует зал на выступления, подмечал удачно сказанное слово, даже жест. Знакомое, как у спортсмена перед ответственным прыжком, волнение сильнее и сильнее охватывало его.
На стол, покрытый по случаю собрания красной скатертью, то и дело летели записочки: вопросы К докладчику, предложения, просьбы... Одна записка упала прямо перед Сергеем. Он развернул маленький комочек бумажки, быстро пробежал глазами написанное и вдруг почувствовал, как откуда - то из - за ворота к лицу поползла горячая краска стыда.
В записке говорилось: «Может, расскажешь, Сергей, в порядке самокритики, как сдавал последний зачет?» Подписи не было. Сергей понял, на что намекала записка. Долго не мог он поднять глаз от стола, хотя знал, что тот, кто послал записку, сидит сейчас в зале и, конечно, наблюдает за ним. Возможно, смущение его замечено; может быть, колкие словечки уже раздаются по его адресу.
Усилием воли Сергей овладел собой. Свернул записку вчетверо и с демонстративным спокойствием положил ее под конспект.
От выступления пришлось отказаться. Все собрание теперь пошло как - то стороной. И хотя он улыбался, когда зал гремел от хохота, хлопал в ладоши, когда все аплодировали, в голове его билась одна мысль: вдруг сейчас кто - нибудь поднимется на трибуну и расскажет о зачетах и о нем. А какая сенсация будет: он, комсомольский секретарь, воспользовался шпаргалкой! Вот где раздолье пофилософствовать по поводу честности и принципиальности! Пот выступил на лбу у Сергея. Он с тревогой стал следить за каждым, кто направлялся к трибуне, стараясь по взгляду, по выражению лица определить, о чем тот будет говорить. И если случайно упоминалась его фамилия, он вздрагивал и опускал глаза. Ему казалось, что вот - вот его уличат. К счастью для Сергея, никто из выступавших не рассказал о нем, хотя о шпаргалках говорили много и требовали сурово наказать нечестных студентов...
Выйдя из института, Сергей свернул по улице направо. Теплый весенний ветерок дохнул в разгоряченное лицо. Вспомнились воскресные прогулки всей группой за город, путешествия на лодках по каналу Москва - Волга, дальние туристские походы. Было легко и просто тогда, и все, казалось, шло по единственно правильному пути: он отлично учился, товарищи любили его, он мог смотреть открыто в лицо каждому, не опасаясь насмешек и не задерживаясь после собрания, как сегодня, после этой записки...
«Как я мог это сделать?» - снова и снова задавал себе вопрос Сергей. Как получилось, что он воспользовался шпаргалкой? Зачем он это сделал? Перед Сергеем в десятый раз сегодня вставала одна и та же картина. Идет зачет. Строгая, напряженная тишина в аудитории. Он сидит за последним столом. Преподаватель, седой добродушный профессор, даже не смотрит в его сторону: он уверен в Сергее. К тому же и билет попался легкий. Правда, чтобы ответить на все вопросы с блеском, надо прочесть одну страничку в тетради, что лежит рядом. Он не помнит, как рука перебросила тетрадь со стола на колени, как от слова до слова было переписано нужное место. Кажется, в тот момент только одно его беспокоило: похвала профессора. И он добился ее: преподаватель назвал его ответ выдающимся.
Но обычной радости в тот день Сергей не испытывал. Наоборот, было чувство горькой досады за совершенную ошибку. Это чувство с каждым днем слабело, а ошибка в собственных глазах становилась все менее и менее значительной. «Подумаешь, посмотрел в тетрадь. Я ведь знал материал, мне только нужно было кое - что уточнить. Разве это шпаргалка?» Наконец, неприятный эпизод как будто и совсем улетучился из памяти, и вот вдруг эта записка...
Сергей зябко поежился. С какой - то пугающей ясностью почувствовал, что невозвратимо потеряно что - то большое, хорошее. «Как и когда произошло это? - встал новый вопрос. - Тогда, на зачетах, а может быть, раньше?»
Вспомнился первый год учебы в институте. Ребята говорили, что Сергею везет. Но он просто много занимался. Для него не было любимых и нелюбимых предметов. Он сказал себе твердо: все, что преподают в институте, нужно, а следовательно, все должно нравиться. Усидчивостью и добросовестностью он покорил профессоров. О нем заговорили как о талантливом юноше. Сергей помнит, как приятно обожгло его слух слово «талантливый». Оно сразу подняло его в собственных глазах, в нем был намек на большие перспективы в будущем. После первых же удачных ответов и профессорских похвал товарищи начали относиться к нему тоже как - то особенно.
Экзамены стали для Сергея барьерами, преодолеть которые надо было во что бы то ни стало. И не просто преодолеть, а прыгнуть как можно выше, чем - то обязательно изумить всех. В его зачетной книжке стояли сплошные отлично, отлично, отлично... Часто, когда Сергей был один, он раскрывал зачетку и внимательно перечитывал записи, подолгу изучая хвостики и закорючки профессорских подписей, вспоминал подробности минувших экзаменов.
Однажды Сергея пригласили в школу рассказать десятиклассникам об институте, о своей будущей профессии. Сергей помнит, как в притихшем зале директор, пожилой, седеющий мужчина, сказал: «У него, ребята, только отличные отметки. Это очень трудно - так учиться. Но он добился».
И все время, пока Сергей рассказывал о своей учебе, об экзаменах и профессорах, школьники не спускали с него восхищенных глаз. Иногда у Сергея вдруг появлялось забавное желание крикнуть: «Бросьте вы, в самом деле, смотреть на меня, как на героя! Работать надо как следует - вот и все!» Но такие слова не соответствовали бы торжественному настроению, в каком проходило собрание. А потом, что кривить душой, нравилось ему все это: и восторженные взгляды и ореол необыкновенности... Сергей незаметно для себя даже прибавил чуточку, когда, например, перечислял названия прочитанных к очередному экзамену книг. Вышло это так просто, что только потом он вспомнил о сказанном и дал себе строгий наказ: книги, о которых говорил, обязательно прочесть.
Блеснуть эрудицией стало его целью. Товарищи обычно говорили: «Сергей все читал, все знает». Чтобы поддержать эту славу всезнающего человека, он отыскивал в популярных брошюрах наиболее эффектные места. А когда в разговоре приводил интересный факт и однокурсники спрашивали: «Откуда это?», - называл многотомный труд, стыдливо умалчивая о брошюре... Иногда он небрежно бросал: «Я решил эту задачу за полчаса! Я понял это сразу!», - однако просиживал над учебником часто ночи, а над задачей работал три - четыре часа. Кропотливый, напряженный труд, который Сергей вкладывал в учебу, он старался скрыть от товарищей, а на первое место выставлял свою одаренность, о которой в институте много говорили.
Если в группе никто не знал, как ответить на какой - либо вопрос, профессор вызывал Сергея, и он давал точный, обстоятельный ответ. Ну, а если Сергей не успевал что - нибудь выучить, он тогда просто не являлся на занятия, сказываясь больным или занятым непредвиденными срочными делами. Заявить профессору честно: «Не знаю» - он не мог. Это было выше его сил.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.