Илья Эренбург беседует с молодыми писателями

Эренбург. Больше всего меня увлекает роман, потому что я люблю писать большие вещи. Очерки я никогда книгой не пишу. Я пишу их в разное время. Материал дают почти исключительно путешествия.

Когда я возвращаюсь из поездки, то пишу очерки, и пишу их быстрее, чем роман.

Вопрос. Как вы писали об Испании? Как вы изучали психологию испанцев?

Эренбург. Во - первых, я немного знаю испанский язык. Еще до поездки в Испанию я умел читать, но разговаривать не умел. К концу путешествия по Испании я уже научился разговаривать по - испански. Кроме того, интеллигенция в Испании знает французский язык. С крестьянами я разговаривал по - испански, правда, на ужасном языке, но все - таки мог объясняться с ними.

Приехав в Мадрид, я познакомился там с разными людьми и набрал от них много писем к знакомым этих людей в провинции. Я просил давать письма разным людям: нотариусам, врачам, анархистам, официальные письма, и т. д. На каждый город у меня было десять писем.

Приехав в город, я начинал ходить с письмами к тем, кому они были адресованы.

Надо сказать, что испанцы - очень гостеприимный народ. Весть о том, что приехал русский, потрясла весь город. Люди охотно рассказывали о своей жизни, чего обыкновенно европейцы не делают. Испанцев можно спровоцировать на исповедь. За вином они рассказывают обо всем. Я не верил, конечно, всему тому, что они говорили. Надо было проверять, и проверка эта была очень сложным и трудным делом. Но в смысле психологическом эти рассказы за бутылкой вина всегда давали очень богатый материал.

Я считаю, что огромное значение для писателя имеет уменье разговаривать с людьми, уменье вызвать доверие человека, с которым ты беседуешь, и спровоцировать его на тот разговор, который интересен не писателю, а говорящему, потому что только такой разговор в итоге может быть интересен и для писателя. Писатель подходит, например, к человеку и решает, что этот человек может много рассказать интересного, скажем, об укладе семейной жизни, а тот оказывается лошадником и по - настоящему проявляет себя только тогда, когда разговор касается лошадей. Если же он будет говорить о другом, то это будет сухо и неинтересно.

Суметь вызвать человека на душевный разговор, суметь уловить основную тему этого человека крайне важно для писателя.

Надо знать, что у нас люди примерно в течение часа после начала беседы не говорят своим языком. Надо в течение часа добиваться, чтобы человек отбросил заученные, готовые фразы и начал говорить то, о чем он думает и что его действительно интересует.

Вопрос. С какими трудностями вы встречались, когда ездили в Вену?

Эренбург. Я в своих очерках писал об этих трудностях. Я привык к ним. В Австрии меня на границе сразу же арестовали, и вся Австрия от начала до конца прошла перед моими глазами под знаком полиции.

Вопрос. У вас портятся отношения с теми странами, где вы бываете?

Эренбург. Да, потому что пастбище утоптано и надо перебираться в другую страну.

Вопрос. Хотите ли вы писать очерки о Советском союзе?

Эренбург. Я сейчас хочу писать роман. Я пишу очерки о том, на что я могу смотреть со стороны.

Я не могу писать очерков о Советском союзе, так как я это воспринимаю в другом масштабе: то, что меня глубоко интересует, становится каким - то моментом для романа, и этот момент у меня углубляется.

Вопрос. Когда вы писали последнюю вещь, перед вами вставали новые трудности, которых вы не испытывали раньше?

Эренбург. Каждый раз передо мной встают огромные трудности. В работе над «Днем вторым» была трудность в смысле количества лиц, были также и психологические трудности.

Я старался как можно меньше давать интриги. С интригой дело обстоит так. В старой русской литературе была мало разработана интрига. И когда в первых своих вещах я очень налегал на интригу, то это считали признаком бульварного романа.