Два человека прежде всего несут за пришедшего на завод новичка и государственную и человеческую ответственность – его комсорг и его мастер. Как часто судьба молодого рабочего зависит от того, повезло или не повезло ему от встречи с двумя этими людьми...

Мне повезло. Был в моей жизни Евгений Андреевич Букреев. Это о нем в свое время «Комсомолка» писала: «Дарит Букреев доброту и знания мастера широко и щедро». В этих строчках кусок и моей биографии, и в том, что я сейчас такой, а не другой, «виноват» щедрый Букреев. Я всю жизнь, наверное, буду ощущать радость равноправия старшего и младшего по работе, которая не от панибратства, не от ложно понятого товарищества, а от величайшей рабочей воспитанности, от душевной тонкости, от боязни причинить новичку боль в тот момент, когда ему и самому страшно: а вдруг ничего не получится? Ни одного ложного шага, никаких мелких услуг типа «сбегай – принеси». Во всем на равных. Только через много лет, будучи уже сам высокоразрядным модельщиком, я был в состоянии представить неоценимую стоимость тех дней, когда работал «в учениках».

Вот какой случай врезался в память. Попросил Евгений Андреевич просверлить пакеты металлических пластин – заготовки для кокиля. Он всегда так спрашивал: «Хочешь, Валь, посверлить немного?» Мог ведь требовать, приказывать, а он просил: «Посверли, пожалуйста, немного, а я пока подготовлю литье на фрезеровку». .

Закрепил я не очень «важно» эти самые пластины и начал сверлить. Ну, конечно, слесари, сверловщики сразу догадаются, чем это кончилось. Не просверлил я и половины, как пакет вырвало, пластины разлетелись в разные стороны (чудом не зацепили никого, а ведь каждая весом пять-шесть килограммов), а три или четыре на сверле болтаются, вот-вот оборвутся. Испугался я, стою, не зная, что делать. Народ тут же сбежался. И Букреев подошел. Выключил он станок, осмотрел болт, гайку, прижимную планку и говорит: «Ну силен) Зажал так, что резьбу на гайке сорвал, вот она и отпустила». Вижу – удивились все: не так легко эту резьбу сорвать, –но потихоньку расходятся. А я бормочу только: «Не сорвал я, а не зажал, как нужно». А он как будто не слышит, принес новый крепеж, сверло, вместе мы собрали пластины, сложили, закрепили, на этот раз как следует, похлопал он меня по плечу, улыбнулся и говорит: «Ну продолжай, Поддубный!»

Если бы меня наказывали, ругали, наконец, выгнали с завода за халатность, уверен, ни одной из мер не достигли бы такого эффекта, как Букреев своим маленьким «обманом». С тех пор ни разу ни у меня, ни у моих уже учеников происшествий на сверлильных станках не было: тот случай сделал меня внимательным в работе на всю жизнь.

А еще я думаю о том, как легко могла «сорваться» моя рабочая биография на этом заводе от первого конфуза. И уйти я мог: разве мало ребят уходят после первой неудачи? И отвращение мог получить от самой работы. В 16–17 лет трудно на вещи смотреть спокойно и объективно, иногда испорченное настроение сегодня играет большую роль, чем вся твоя жизнь в будущем. Всегда ли мы понимаем, как раним этот возраст, как неустойчив еще характер? Букреев это понимал. И понимал он, что когда парнишка переступает порог завода, это еще совсем не значит, что одним рабочим на производстве стало больше. Пройдет время – и не всегда малое, – пока все окончательно определится: и для завода, заинтересованного в рабочих руках, и для самого молодого человека. И в этом промежутке времени взаимного приглядывания очень важно, какие люди были с новичком, кто с ним разговаривал, кто его учил, какой комплекс обстоятельств, причин заставил одного с завода уйти, другого стать мастером своего дела. Сам для себя я «обуживаю» тему, хочу найти ту ниточку, которая тянулась только от комсорга и мастера к молодому рабочему. Тянулась ли? Была ли крепка? Смогу ли я, держась за нее, пройти от такой очень неэмоциональной вещи, как постановление комитета, к конкретному парню по имени Володя, в судьбе которого это неэмоциональное решение сыграло важную роль, помогло определиться в жизни, оставшись на своем первом заводе?

Итак, пойдем от проходной, через которую входят на заводской двор очень разные люди. И это очень существенно в работе с ними, что они разные. Помнится, несколько лет назад в материалах группы свердловских ученых, изучавших совместно с комсомольскими организациями проблему адаптации подростков на предприятии, упоминалось несколько факторов, ставящих молодого человека перед проходной завода. Это были неподготовленность к поступлению в вуз и нежелание учиться дальше, стремление получить «экономическую независимость» и материальные затруднения в семье. Удельный вес всех остальных причин был незначителен и определяющей роли не играл. Через некоторое время, занимаясь этой же проблемой, ж таким же выводам пришли ленинградцы, киевляне, днепропетровцы.

Примем такую классификацию за объективную характеристику существующего положения и посмотрим, чем она нас обогащает, в чем она нам помогает. Начнем с искреннего заявления: когда классификации не было, у комсоргов и мастеров забот будто бы было меньше. Работали со всеми одинаково. Попытка сделать «аналитический разрез» приходящих на завод уже имеет в виду, что с десятиклассником и семиклассником разговор у мастера должен быть индивидуальный, а пришедший на завод с соседней от него улицы требует совсем иного подхода, чем тот, кто приехал с деревянным чемоданчиком из деревни. И все-таки как ни осложнила подход к молодому производственнику социологическая классификация, без нее сегодня работать уже нельзя. Поэтому приготовься, комсорг, решать для себя вот такие задачки.

Будет ли хорошо и увлеченно работать парнишка, который плохо, без интереса учился в школе? Найдет ли он удовлетворение в физической работе?

А насколько ценен для предприятия парень с деревянным чемоданчиком на замке? Его первый вопрос был: сколько максимально можно заработать? Не рвач ли пришел?

А куда приспособить вот этого, не поступившего в вуз? Что делать с его скепсисом, с его убеждением, что если еще «для взятия вуза» нужны какие-то усилия, то тут-то все ерунда?

Я знал такого парня. Как было не просто пригласить его даже на вечер посвящения в рабочие! Как он ухмылялся в лицо комсоргу!

Оказалось, он все заранее знает! Посвящение – формализм. Церемония – для показухи. И тянет его комсорг на «это дело» потому, что у него «служба такая». И, мол, учить его, ученого, только портить. Правда, в той конкретной ситуации, о которой я пишу, все окончилось просто и по-человечески.

– Когда меня пригласили на сцену, – рассказывал потом Виктор, – у меня чего-то ноги стали ватными. Меня первый раз вот так приглашали к президиуму. Круглых троечников ведь в президиум не сажают. Я иду, а меня на сцене дядя в орденах ждет с именным инструментом. Он тогда что-то говорил, а я смотрел на его медали и ордена и ничего не слышал. Потом я понял, что я его просто не узнал: привык к серому цвету наших халатов и комбинезонов. А он мой сосед по цеху, и воевал, и 20 лет на заводе работает, и наград у него уйма! Знаете, как мне на этой сцене стало стыдно, что раньше перед ним вел себя как пижон. А он мне в это время именной инструмент готовил.

Виктор Бахтияров после этого вечера перестал ходить в соседний цех пить «газировку». Не такая уж, в общем, это была мелочь. Человек ведь за день много стаканов воды выпить может. А сколько сигарет выкурить? Глядишь, и от законных восьми часов остается самая малость, в которую ничему не научишься. Вспомнил Бахтияров, что все его детали, которые он вытачивал и небрежно нес контрольному мастеру – подумаешь, мол, хитрость, – мастер возвращал. Спокойно так, без нервов говорил: «Брак. И обжалованию не подлежит». Гневался

новичок, слова разные говорил, только ловчее руки от этого не становились. А дебаты в перекурах («Да я куда хочешь уйду! Подумаешь: не нравится, как работаю!») силы и ума не прибавляли. А тут вот перестал бегать от рабочего места, и легче дело пошло. И в ведомости стало веселее расписываться. Я боюсь утверждать, что бахтияровский оптимистический вариант единственный. Вот на Виктора имели, так сказать, эмоциональное, нравственное воздействие ордена его мастера, приготовленный для него лично инструмент. А другому ищи и другие слова и другие формы воздействия. Единым остается одно: ребята должны узнать – на общем ли собрании или каждый в одиночку – все, что касается их будущего.

В каких условиях придется трудиться? На какой машине? Сколько будут зарабатывать? Какая перспектива через год и десять лет? Отсутствие же четкого представления о своем будущем – это удобрение сомнений, которые приводят и к текучести и к ее нравственному итогу – неуверенности в своих силах. Комсомольское бюро может открыть перед ребятами чудесный мир их профессий, где есть свои профессора, доценты, асы. Не знаю, пожалеют ли когда-нибудь Виктор и его друзья о том, что не поступили в вуз, но в одном уверен: избранной ими профессией, коллективом, где сделан первый шаг в самостоятельную жизнь, будут гордиться всегда.

Без глубокого понимания характеров тех, кто пришел на завод, любое, самое продуманное мероприятие не может быть полезным.

Скажем сразу: самих мероприятий сегодня известно уже много. О десятках из них написаны статьи. Нет недостатка в фантазии и изобретательности. Тут и поздравления родителям о выполнении их сыном своего первого месячного плана. И «придумки» совета молодых производственников, и соревнования по профессиям, и движение «Ни одного отстающего рядом»... И задача комсорга, мастера – увидеть, как все эти хорошие дела соотносятся с каждым молодым рабочим в отдельности. Что больше подойдет Иванову? Нужно ли посылать поздравление Сидорову? А в каком деле лучше всего раскроется характер Петрова? Не может быть ивой воспитательной работы с новичками на заводе: они разные, и они не простые.

Велика роль комсомольских комитетов в организации вечерней учебы молодых рабочих. В напутствии молодым рабочим сварщик Челябинского тракторного завода Иван Петрович Князькин говорил: «Наша экономика сегодня, текущие запросы производства отнюдь не диктуют необходимость во всеобщем образовании. Можете спросить: а зачем же тогда его вводить, если это экономически не необходимо? Отвечу: здесь я вижу заботу о человеке, поднятую на уровень государственной политики. Может возникнуть и другой вопрос: ну, а если человек не хочет учиться? Я ответил бы так: «Значит, он не хочет приумножать ряды рабочего класса».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.