Вначале декабря, в сырость и туман, из Волгограда в Волжский идет рейсовый автобус. Среди всех пассажиров, местных, давно привыкших к сорокаминутному пути, едет человек, которому никак не сидится на месте. Он все встает, тревожа соседа, все всматривается в степь, бурую и потертую, как верблюжья спина. Когда же автобус подходит к плотине и, сбросив скорость, тащится по мосту, человек приникает к холодному стеклу. Улыбаясь, что-то говоря сам себе, он смотрит на темную, всю в мелких восковых складках Волгу, на гравюрные конструкции опор ЛЭП, на шлюзы канала. В гостинице «Центральная» человек пишет в анкете, что год его рождения - тридцать девятый, а прибыл он сюда в командировку на такой-то завод. Потом он выходит на площадь перед гостиницей. Словно некий механизм, заведенный на рассвете, движется перед ним будничный, рабочий день. Что ж, пора и ему по делам. Однако он не торопится. Он ведет себя странно. Дважды обходит вокруг площади. Без всякой видимой цели заглядывает в универмаг и гастроном. Какие-то дома, дворы вдруг привлекают его... Только закончив этот таинственный осмотр, он отправляется на завод. Он возвращается на площадь, когда ранний зимний вечер уже набрасывает на город голубые и серые тени. В опускающемся сумраке уличные огни разгораются так быстро, словно наливаются изнутри живым, ярким соком. Наступает убийственное для командировочных время безделья, кроссвордов, ненужных писем и плохого чая в номере. Впрочем, в номер человек не идет. Он пересекает площадь. Перед ним здание, где помещается горком комсомола. Все, кажется, разошлись? Нет. В одной комнате еще корпит над бумагами молодой и усталый товарищ. Приезжий объясняет ему, что хотел бы разыскать старого своего друга, довольно известного прежде по комсомольским делам. Он называет фамилию. Конечно, фамилия эта знакома. К сожалению, обладатель ее выехал на неделю в Москву. В Москву? Обидно, обидно. Товарищ из горкома вежливо показывает на свои бумаги.

- Работы-пропасть! Усиленно готовимся. С января начинаем обмен билетов.

- Я понимаю, понимаю! - поспешно говорит человек, всем своим видом извиняясь за то, что ворвался, оторвал и так далее. Сейчас он попрощается и уйдет. Но тут он замечает разложенные на столе учетные карточки. Он смотрит на фотографии - на блондинов и брюнетов, на ковбойки, пиджаки, гимнастерки. Эти лица, эти имена... Что же, они знакомы ему? Он смотрит. Вон этот вроде бы работал на котловане. А может, и на сварке. Богатырев? Кажется, он знал такого. Нет, то был Богатыренко. Фиронов? Слышал что-то. А вот о Тимофееве-нет. И Сухарев ему неизвестен. Он смотрит. Дело ведь не в фамилиях. Конечно, они все знакомы ему. Все! Он смотрит. И за этими лицами, именами, вопросами и ответами возникают - как раньше, в автобусе, за бетоном и металлом ГЭС, - возникают перед человеком далекие картины, слышатся голоса, грохот, музыка, плеск воды. И воспоминания обжигают его сердце...

«Год рождения»

Тридцать девятый... Сороковой... Сорок первый... Тогда была война. Но ведь они-то не помнят ее. Не помнят? Как бы не так! Война засела в их душах, как проклятая заноза. Что они знали, дети тех лет, что они знали? Разоренное жилье. Страшный плач матери над «похоронной». Холодные комнаты детдома. Мороженый картофель, крапивный суп. Итак, они родились в войну.

«Год вступления в комсомол»

Пятидесятые годы... В пятьдесят первом начиналась стройка. В степь, истерзанную сухими, злобными ветрами, на берегу Волги и Ахтубы пришли геодезисты. За ними, откликаясь на призывы, со всех сторон потянулись строители. На Зеленом острове, на месте небогатых колхозных садов, поставили палаточный городок, брезентовые «дома». В каждой палатке человек по тридцать, сорок. Семейные, холостые. Пестрый вообще народ. Не без случайного элемента, конечно. Так нужны тогда были люди, что порой и без документов принимали. Но уж и работали! Ох, как вкалывали! Одним словом, видели перед собой яркую цель - создание гигантской электростанции. Гена Богатырев появился здесь в пятьдесят втором. Приехал из деревни с двумя старшими братьями. Степное пространство, великая река, первый раз в жизни увиденные пароходы, развороченная земля, шумный, странный и веселый быт огромного скопления людей - все это поразило тринадцатилетнего пацана. Стройка притягивала, влекла его. Но по явной молодости лет трудовую книжку на него заводить отказывались, и работал он только в летние месяцы. В пятьдесят четвертом окончил семь классов, был уже совсем здоровый парень. Собрал друзей, пошли на ГЭС - устраиваться.

- Принять вас никак не можем, - ответили им, - не имеем права. Здоровые вы, ребята, выросли, а молоды. Ах, бюрократы! В то время, когда они готовы отдать все силы, - такие препятствия! По сча-стью, встретилась им девушка, комсорг СУГЭС. Собрала их, вошла в положение, с кем-то поспорила, помогла. Послали их учиться на сварщиков. Вдруг еще неожиданный удар: всех направили на ГЭС, а его, Богатырева, на бетонный завод. Не мог он выдержать такую несправедливость судьбы. Удрал с друзьями на стройку. Бригадир отказал ему наотрез. Даже бросил несколько резких выражений о сопливом легкомыслии и дезертирстве. Но когда ребята обступили его и зашумели, что вот человек, может быть, мечтал, стремился и все такое прочее, когда увидел он печаль и мольбу в глазах Богатырева, сдался. Так начались для Геннадия небывалые, неповторимые дни, которые до сих пор видит он по ночам в лучших своих снах. Да, то были деньки! Бригада из тридцати пацанов (никаких еще не монтажников!) устанавливала до шестисот тонн армаконструкций в месяц! А как пошел на стройку бетон!... На укладку, на тяжелую и грязную работу, собирались в самой нарядной одежде. Грузовики ехали в лентах, в бумажных цветах, точно на свадьбу. Гена незаметно потрогал ладонью первую плиту. Прикосновение к шершавому бетону осталось в его памяти, как... как... ну, первый поцелуй, что ли... Громкие слова? Возможно. Но ведь и миг был громкий, возвышенный. Позавидовал он крановщикам, что они на высоте ветер слушают и вниз глядят, словно летчики на поле сражения. Выучился на крановщика. Вскоре узнал, что теперь газорезчики в цене. Надо освоить. Была у него веселая, азартная жадность к работе, хотелось во всем себя проявить, внести вклад... Прорыли канал Волга - Ахтуба. Строилась ГЭС - возникали вокруг заводы: бетонный, ремонт-но-механический, арматурно-сва-рочный. В пятьдесят пятом году из дагестанского города Буйнакска приезжает сюда Анатолий Фиронов. В том же году, окончив ремесленное училище, приезжает Виктор Тимофеев. Их судьбы в основном похожи на судьбу Богатырева. Но были, конечно, свои повороты, свои радости и беды, свои мысли и надежды. Фиронов, например, первое время жил неважно, голодно. Зарабатывал он, мальчишка, еще толком ничего не умеющий, одиннадцать рублей в день. Утром покупал полбуханки хлеба, соль; запивал этот завтрак водой. Точно так же и в обед. Вокруг тогда достаточно терлось разных типов с темными биографиями. Получат они аванс, пропьют его стремительно, потом начинают соображать, на ком бы из пацанов поживиться. Подбивают на пьянку. Анатолий пошел в отдел кадров, сказал солидно:

- Так и так, дорогой товарищ, жизнь прекрасна, а живу я впроголодь. Хочу получить самостоятельность. Не то ведь, сами понимаете, с пути свернуться можно. Ему помогли выучиться на электросварщика, устроили в общежитие. Он стал прилично зарабатывать, ботинки купил. Закончил десятый класс... С пути не свернулся. Так же или примерно так же жил и Виктор Тимофеев. В пятьдесят седьмом году, приехав в Москву на Всемирный фестиваль молодежи и студентов, он увидел проект ГЭС и будущего Волжского.

- Все это я сам строил, - говорит он. - И станцию, и заводы, и дома. Однако не имел полного представления, во что же, оказывается, мы степь превращаем. Вдруг увидел я проект! Надо сказать, произвел он на меня впечатление. С тех пор стал я держаться нашего города еще крепче!... Тогда, в пятидесятых годах, вступали они в комсомол. Что они знали, юноши тех лет, и что понимали? Знали зной и холод, худую одежду и беспощадный ветер, проникающий в палатку. Знали, что такое рубль и кусок хлеба. Уже узнали настоящую, полновесную цену товарищества, верности и доброй помощи человеку от человека. Уже понемногу начинали они понимать, что от их рук, от их честности, стойкости, справедливости и принципиальности многое, многое зависит-не только здесь, в волжских степях, но и вообще по всей нашей земле.

«Принят на учет… снят с учета…»

Уходили в армию. Шли со своими дешевыми фибровыми чемоданчиками по Волгограду. Мимо дома Павлова. Мимо танковых башен на постаментах. Мимо мельницы, оставленной навсегда в ее страшном военном виде... Через три года кто-то не возвращался в Волжский. Других тянуло обратно - в свой, теперь совсем родной город, в разлуке казавшийся единственным на свете. ГЭС давно уже рассылала ток в Москву, Волгоград, Донбасс. Вставали новые предприятия - подшипниковый завод, завод синтетического волокна, синтетического каучука, проектировался трубный - огромное предприятие. Заводам нужны были люди, люди и люди. Отовсюду прибывала молодежь, группами и поодиночке. Волжский им нравился. «Энергичный город!» - думали они, осматриваясь и привыкая. Приезжим необходимо было жилье. Строили дома. Домов не хватало. Но этот вопрос пока отодвигался на второй план. Главное было - давать продукцию. Виктор Тимофеев работал на подшипниковом заводе. Когда встречал таких же, как и он, «старичков», помнивших начало стройки, сразу же выяснялось:

- Ты где тогда был?

- На плотине.

- А я на кранах.

- А я как победитель соревнования был направлен на перекрытие Волги! К этим ребятам он чувствовал расположение. Во многом на них можно было положиться. Не мог он вынести унылого безразличия: отработал, простоял смену, в общежитие - спать, а там хоть трава не расти! Часто говорил он:

- При общем энтузиазме большие горы можно ворочать, товарищи! Завод работал еще не на полную мощность. Под майские праздники случился прорыв. Пять тысяч подшипников - недобор. Надо было агитировать за воскресник, в счет выходного времени. Ну, организовали народ, хотя и были некоторые сложности. Встали к станкам. И что же? Не пять тысяч подшипников дали, а одиннадцать! Вот так. Все тут были: и коренные, «волжские», и те, кто в городе без году неделя. Возникли, значит, между людьми какие-то новые связи. Вслух об этом никто не говорил, но все понимали. Уже после произошел на сборке пожар, под угрозой гибели оказалось суточное задание всего завода. Теперь агитация не потребовалась. Даже смешно и нелепо было бы об этом подумать! Агитация! Все устремились на спасение подшипников. Уж и сил не оставалось. Везет парень груженную доверху тележку, она еще перетягивает, мотает из стороны в сторону, он чуть не падает, а везет. Спасли. Вот так. Богатырев работал на арматур-но-сварочном заводе. Все у него было хорошо. Шесть специальностей, освоенных на стройке, очень ему пригодились. В своей комплексной бригаде он мог подменить любого в случае необходимости. Захотелось ему больше знать по машинам - поступил на заочные курсы мастеров-механиков. Получил комнату, жил там с женой и дочкой. Все было хорошо. Только вдруг наступали дни, когда не находил он себе места, словно тосковал о чем-то прошедшем и невозвратном... Рядом с ним, на том же потоке, работала бригада Вали Рубана. Она была знаменита. Хотя другие бригады работали вовсе не хуже, про нее обычно говорили:

- Глядя на эту бригаду, весь завод преобразился. Все ребята оттуда как-то на редкость точно и крепко подходили друг к другу. Они сходились во многом: в мастерстве, в биографиях, во взглядах на жизнь и рабочую дружбу, в презрении к бездельникам, к ханыгам, в мечтах и надеждах на будущее. Однажды обратился к ним пожилой рабочий.

- Большая к вам просьба, - сказал он. - Возьмите вы к себе моего сына Ивана. Сил моих больше нет его усмирять. Врет. Лоботрясничает. Дружки у него завелись очень даже дрянные... Возьмите! Взяли. Паренек действительно оказался ой-ой! Прогуливал, хамил, выпивал - словом, весь набор. Пока особенно его не прижимали. Нотации читать - это не воспитание. Спокойно учили его делу, приглашали в гости к кому-нибудь из бригады. Он не приходил. Через небольшое время попросил он характеристику. Решил, оказывается, поступать в военное училище.

- Ладно, - сказал бригадир, - заходи после смены в бытовку. Иван был вполне уверен, что характеристику ему дадут обычную, безликую и формальную, лишь бы отвязаться. Он пришел в бытовку, тесную, жаркую комнату, и с удивлением увидел, что здесь вся бригада. Каждый сказал все, что о нем думал. Кончилось короткое собрание. Ему протянули листок с характеристикой. Он посмотрел на него и невесело усмехнулся:

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.