Он застегнул ворот, вытер подбородок. Он сказал: «Ну ладно», - потом сказал: «Хватит», - достал из кармана папиросу. Спичек у него не было, вышел на шоссе, прикурил на остановке, стоял, курил, будто ждет автобуса.

Подошел автобус, распахнул двери. Шофер посмотрел на Лешу сверху: «Чего стоишь? Влезай». Но Леша не спешил, махнул рукой - проезжай. Выкурил папиросу всю до фабрики, долго мял окурок.

В общежитие возвращался степью. Подошел, постоял у крыльца. Было уже поздно, вот-вот заиграют гимн.

Возле дежурки ребята рубились в козла. Придвинули к дивану стол, все журналы вместе со скатертью положили на пол. Леша вошел, все уставились на него, замолчали. Он понял, говорили о нем.

- Леша, садись, сыграем, - сказал Эдик Чибисов. - Садись.

- Я не хочу, - сказал Леша.

- Да плюнь ты на нее, - сказал Чибисов, заулыбался. - На наш век девочек хватит, садись...

Леша ничего не сказал. Чего тут говорить? Подошел к титану, налил в кружку воды, пил, косил на ребят. Они играли, совсем не глядели на него. Он вытер губы, покашлял. Он не спешил. Он пошел наверх, чувствовал, что теперь все смотрят ему в спину, не понимают, что с ним, - смеяться или не смеяться? Он оглянулся - никто не смеялся.

Все оказались умней, чем он думал. Только Олька Тимченко, когда он утром пришел в ламповую, щурила красные глаза - гуляла всю ночь на свадьбе, - хихикала, заглядывала ему в лицо, хотела что-то сказать.

Он кинул ей номерок, взял свою лампу, мог идти, но Олька высунула голову из окошечка, как щука, растянула губы. Она знала, что может ударить его, ему будет больно, ей - интересно... Она искала первое слово, она бы нашла, если бы он спешил. Но он надел аккумулятор, застегнул ремень, снял каску, прикрепил лампу... Он бы мог сделать все это во дворе или уже в клети, но нет, он не спешил, и Олька не знала, с чего начать.

Был обычный день. С утра бурили шпуры. Отбурившись, забили взрывчатку, отпалили. Взрыв шарахнул по штреку, покатился - бу-бу-бу - полтора километра до ствола.

Еще не отошел дым, Никанорыч полез вперед, осмотрел отбитый уголь, плюнул:

- От ведь, зараза, твердый. Опять будто шилом его ковыряли! - Скинул брезентовку, остался в тельняшке. Рукава оторваны, на груди дыра. Пижон. Передвинул аккумулятор на пузо - так удобней.

- А ну, гвардейцы, навалимся, - и сорвалось: - Даром, что ли, на свадьбе гуляли!

Зря он так сказал. Тут же сам понял, что зря, но поздно. Обернулся к Леше, и все обернулись, а у каждого на каске лампа.

Леша закрыл глаза. Леша стоял весь освещенный, - каждая пуговка, каждая складка... Леша мог улыбнуться, но он не улыбнулся. И правильно, что не улыбнулся. Леша мог сказать что-нибудь, хоть два слова, или выругался бы. Зачем? Он был очень сильным, ему было уже не страшно, потому что где-то в груди, он мог показать пальцем - где, болел главный нерв. Свой, настоящий, новенький.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.