Театр «Ромэн» гастролировал в Новосибирске. После спектакля долго, за полночь длился худсовет. Главный режиссер театра Николай Сличенко распахнул окно, чтобы проветрить накуренную комнату и...

Вместе с морозным воздухом с улицы ворвалось дружное скандирование собравшейся под освещенным окном толпы: «Очи черные»!». «Очи черные»!». И Сличенко запел прямо в такой необычной «рампе».

Сколько споров и сомнений было вокруг этих «Очей черных», сколько разговоров о пошлости и сколько действительных опошлений – полупародийными текстами о залитых вином скатертях и бессчетных неотравленных поцелуях и залихватским, до хрипа, надрывом. Когда этот романс поет Николай Сличенко, теряются, «не звучат» обычные критерии и оценки. Вроде бы и тот же «оцыганенный» распев, и нарочитая бесшабашность души нараспашку, и даже явная надрывность – словом, все элементы пресловутой псевдоцыганщины. Но все дело в том, что именно только «вроде бы», и тем не менее совсем не «псевдо» и не «нарочито». Просто ожили в старинном русском романсе неподдельное чувство и яркая манера выражения настоящей народной цыганской песни, о которой еще А. Куприн писал, что всегда было в ней «какое-то непобедимое стихийное очарование, заставляющее людей плакать, безумствовать, восторгаться...».

Интересно, что окончательное собственное отношение к эстрадной песне сложилось у Николая Алексеевича после исполнительской встречи с песней... русской. Это «Письмо к матери» на стихи Сергея Есенина. «Она перевернула все мои представления об эстраде. Но долгое время я не мог ее спеть не только на публике, но даже на репетиции. Как только начинал фразу «Ты жива еще, моя старушка?», к горлу подступал ком, и я не мог дальше петь. Есенин так емко, глубоко и задушевно написал о матери, о природе, о вечности, что у каждого возникают свои ассоциации, свои навеянные воспоминаниями переживания... На глаза наворачивались слезы...» Мать. Родина. В жизни каждого человека эти понятия очень конкретны.

Николая воспитывали мать и дед. Отца фашисты расстреляли на их глазах: с корнем вырывали «второсортную расу». Оставшихся в живых с риском для себя прятали русские и украинские семьи... А потом цыганский колхоз под Воронежем с обязывающим названием «Красный Октябрь». Председатель Михаил Бобров в самые трудные времена напоминал об этом: «Помните, ромалэ, как зовется наш колхоз!» Но всегда, в беду и радость, жили песни, впитанные с молоком матери, песни древнего вольного народа – гордые, красивые, то невероятно печальные, то безудержно веселые. У Николая – все признавали – получалось это прекрасно, и решили послать его в Москву, в единственный в мире цыганский театр.

В Москве Николай сразу явился в «Ромэн». «Вам кого?» «Главного начальника». Отвели к «главному начальнику» – директору Петру Саввичу Саратовскому. До прослушивания две ночи провел на Курском вокзале. На испытании стихи прочел неважно, зато когда запел... «Прима» театра Сергей Шишков сразу закричал из зала: «Теперь есть мне замена!»

Он же, Шишков, помог и впервые выйти на театральную сцену перед зрителями. Хотя Сличенко уже знал назубок все роли, директор все предлагал повременить, побольше «походить» по сцене, вжиться в нее. Тогда и попросил Николай перед выездным спектаклем «Четыре жениха» исполнителя роли Лексы: «Сережа, заболей!» Шишков «заболел», и замена действительно оказалась достойной.

Сейчас Николай Сличенко – народный артист СССР, главный режиссер театра «Ромэн», постановщик нескольких спектаклей и фильма «Мой остров синий», сыграл в киноверсии «Свадьбы в Малиновке» роль партизана Петри. Но, согласитесь, он для нас прежде всего певец.

Без песни невозможно быть в цыганском театре. И спеть ее – как он поет – не легче, чем сыграть в спектакле. Это тоже роль, и важно выбрать такую, чтобы было из чего строить свой миниатюрный моноспектакль. Зато какие высокие награды получает он от слушателей! Чего стоят вот такие строки из письма от тяжелобольного человека: «Знайте, что есть на земле человек, которому вы помогаете своими песнями каждый день». Или выразительный в своем лаконизме адрес на конверте: «Москва. Цыгану Сличенко».

В Париже его назвали «цыганом из легенды». Но его цыганская легенда не сани, кони, гиканье и всхлипы, а талантливая простота, человечность, горячая любовь к людям, острое чувство их сегодняшних потребностей.

«Мне хочется, чтобы, слушая песни, люди становились отзывчивее на чужие радости и печали, чтобы они умели видеть прекрасное и не оставались равнодушными к злу. Но больше всего я хочу, чтобы они умели любить, любить красиво, благородно, самоотверженно, не пошло. И я стараюсь петь о такой любви, о прекрасном и высоком ее торжестве над обыденностью, над мелочами жизни. Мне хочется, чтобы люди не растрачивали на пустое свои душевные силы, чтобы их сердца стремились к действительным ценностям жизни...»

И звучит радостный, романтичный гимн великой любви и счастью:

Милая! Ты услышь меня, Под окном твоим я с гитарою...

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.