М. ЧЕЧНЕВА. Именно. Выбрать – значит почувствовать, оценить, где ты принесешь больше пользы. Умей я хорошо растить хлеб – я растила бы хлеб, умей я хорошо шить – я бы шила, потому что все это было тогда важно – и хлеб и добротно сшитые шинели. Но я умела только летать, поэтому стала пилотом женского авиационного полка ночных бомбардировщиков.

И. БОНДАРЕВА. Но сначала вам пришлось доучиваться?

М. ЧЕЧНЕВА. Да. Из-под Сталинграда, где я была в эвакуации со своим аэроклубом и учила летать мужчин, меня отозвали в распоряжение Расковой. Под руководством Марины Михайловны формировалась женская комсомольская авиационная часть. Кстати, толчком к ее формированию были многочисленные письма девушек в ЦК партии и ЦК комсомола, к ней лично. На фронт рвались не только летчицы-спортсменки, но и тысячи девушек самых различных специальностей: инженеры, студентки, работницы фабрик. Позже они стали неплохими вооруженцами, техниками аэродромного обслуживания, штурманами. Ведь наша часть была исключительно женской, ни одного мужчины...

И. БОНДАРЕВА. Все-таки, наверное, непривычно – совсем без мужчин. Сильный пол как-никак, опора, надежда...

М. ЧЕЧНЕВА. Верно, мужчины остаются мужчинами, и надо отдать им должное: большую часть самой опасной работы они брали на себя. Но мы тем не менее не чувствовали неуверенности и воевали ничуть не хуже, чем они. Да, да, не хуже. Долгое время рядом с нами базировался полк ночных бомбардировщиков, который выполнял ту же работу, что и мы. Мы называли мужчин «братиками», они летали на тех же ПО-2 и тоже бомбили передний край врага. Сначала они посматривали на нас свысока, потом вынуждены были изменить мнение. Как-то мы узнали, что мужчины, вылетая на задание, берут по 300 килограммов бомб, мы брали по 200. Тут же на полковом комсомольском собрании решили поднимать в воздух 350 – 380 килограммов бомб. При мощности двигателя в 150 лошадиных сил это была максимальная загрузка, мы даже не брали с собой парашюты, чтобы загрузить лишних 32 килограмма. Надо сказать, что при такой загрузке работа пилота в воздухе напоминала цирковой номер канатоходца: стоило на мгновение потерять управление машиной, и ПО-2 входил в пике.

Опережали мужчин мы и по числу вылетов. Бывало, что за ночь выполняли несколько бомбежек. Однажды, хорошо помню этот день – 21 декабря 1944 года, наш полк сделал 325 боевых вылетов, а мы со штурманом Катей Рябовой, Героем Советского Союза, впоследствии ученым-математиком, стартовали 18 раз.

И. БОНДАРЕВА. Это не мог быть только энтузиазм, стремление первенствовать. Хотя и приятно сознавать порой свое профессиональное превосходство над мужчинами, что, увы, бывает не часто, вами руководило еще что-то – главное. Что?

М. ЧЕЧНЕВА. Ответственность перед партией, комсомолом, Родиной за дело, которое нам поручили. Это очень сильное чувство – ответственность. Нам доверили каждую ночь бомбить гитлеровский передний край. Нам доверили наш участок войны, наше небо, нам доверили сражаться. Нам – двадцатилетним. Я сейчас говорю не только о летчицах. Вспомните Зою Космодемьянскую, Лизу Чайкину, Любовь Шевцову. Тысячи девушек выполняли опаснейшую работу на фронте и в тылу врага. Мы были лишь частицей нашего великого народа. И еще у нас была одна общая ненависть. Мы мстили за поруганную землю, за сожженные города и села, за павших товарищей. Я помню ночь, когда с задания не вернулись восемь наших подруг. Восемь замечательных, отважных девушек. На следующий день мы написали на своих самолетах: «Мстим за Веру и Таню», «Мстим за Любу и Женю». Вооруженцы писали эти же слова на бомбах, которые мы сбрасывали. Любовь к погибшим друзьям давала нам силы так же, как долг перед памятью павших в войне велит вам сейчас, Ира, добиваться высокой производительности труда, работать «за себя и за того парня».

И. БОНДАРЕВА. Я выросла в мирные годы, но это не помешало мне научиться ненавидеть войну, на которой погибли мои родные, фашизм, принесший столько горя, ненавидеть подлость и предательство. Может быть, я ненавижу это не так, как вы, видевшие все своими глазами, но война еще очень долго будет жить в памяти не только моего поколения, но и тех, кто придет после нас. И то, что мы, молодые, встали на трудовую вахту за тех, кто не вернулся с войны, – это активная форма нашей памяти, нашего духовного, исторического единства с теми, кто в трудный час испытаний отстоял нашу Родину.

После того, как в райкоме комсомола я и Игорь Скриник поговорили с ветеранами и пришли каждый в свой коллектив, мы волновались: как встретят наше предложение товарищи? Ведь для того, чтобы трудиться за тех, кто не вернулся с войны, надо быть не просто хорошим специалистом, надо думать так же, как думаю я или Игорь. Наверное, волновались тогда мы зря, но что было, то было. Рассказала девушкам о встрече в райкоме, о комсомольском движении в годы войны «За тех, кто ушел на фронт», о трудовом мужестве женщин и подростков, выполнявших по пять-шесть норм в холодных цехах. Спросила, считают ли комсомольцы цеха, что могут встать на рабочую вахту «за себя и за того парня». Тишина. И вдруг поднимается Валя Перевенцева из моего звена. «У меня вопрос». Я так и сжалась внутри. «Разрешит ли дирекция фабрики работать на двух машинах вместо одной?» Отвечаю, что за этим дело не станет. И тогда все до одного комсомольцы цеха голосуют «за». Все до одного. То же самое было в коллективе, где работает Игорь Скриник, а потом еще в тысячах бригад, в цехах, колхозах, научных коллективах страны.

М. ЧЕЧНЕВА. Вы, Ира, ваши подруги стали инициаторами замечательного, не боюсь сказать, исторического движения советской молодежи. Вы имели на это моральное право, выполнив свое пятилетнее задание раньше других, будучи «молодым гвардейцем» пятилетки, делегатом XVII съезда ВЛКСМ, лауреатом всевозможных трудовых соревнований... С вашими достижениями я знакома. Но это уже следствие. Причина – ваша работа, честная, полная творческих поисков. Это и работа в цехе, и работа общественная, как комсомольского вожака, нравственная работа над собой. И при всем том вы оставались женщиной, в высоком смысле этого слова. И это прекрасно. Так же было и с нами тогда. Если хотите, я расскажу об этом, но сначала ответьте: было вам трудно?

И. БОНДАРЕВА. Было. И довольно часто. Например, когда осваивала работу на двух машинах. Взяв обязательство трудиться за погибшего на фронте бывшего бабаевца, летчика Виктора Сережникова, я должна была почти удвоить норму выработки. Можно было меньше, но я решила обязательно удвоить. Попробовала – неудачно. Советовалась с опытными мастерами, с инженерами. Наконец, придумала: нужен общий конвейер. Но пока решение зрело, я места себе не находила, ведь как-никак – инициатор. Потом на этот метод перешли все, и дело наладилось.

Вообще преодоление трудностей, по-моему, нормальное состояние человека. Трудно остаться дома и засесть за учебники, когда хочется сходить в театр, трудно бороться со всякого рода пережитками, трудно искать новые прогрессивные методы работы, трудно дается правильное решение сотен вопросов, возникающих на производстве, дома, в комсомольской работе, трудно сделать жизненный выбор. И, наконец, трудно быть женщиной, то есть следить за собой, когда каждый день со всех сторон на тебя наваливаются десятки дел... Хотя, если откровенно, я свыклась и со своей занятостью и со своими трудностями, без всего этого, кажется, было бы неинтересно жить. Да разве одна я такая! Попробуй отнять у моих подруг все их заботы – и половины, пожалуй, не отдадут. Помню, как-то одна из наших девушек попросила освободить ее от обязанностей редактора стенгазеты, мотивируя это тем, что учится в институте. Освободили, а через неделю она пришла ко мне и говорит: «Не могу без общественной работы, чувствую себя какой-то неполноценной, если можно, поручите газету опять мне»... Чепухи я, наверное, наговорила, куда моим трудностям до ваших!

М. ЧЕЧНЕВА. Вы не правы, Ира. У каждого поколения свои трудности, свои проблемы. Вы думаете, нам тогда не хотелось носить вместо гимнастерок модные платья? Хотелось, и еще как. Но попробовал бы кто-нибудь заставить нас отказаться от того, что мы делали! Борьба с врагом была смыслом жизни, все остальное – вторичное. Но даже деля наравне с мужчинами все тяготы войны, мы оставались женщинами. Это было сильнее обстоятельств. Случались и казусы. Как и все воины, мы получали посылки из тыла от незнакомых людей. В посылку вкладывались письма: «Дорогие советские соколы, бейте фашистских гадов еще крепче, мстите за народное горе...» Разворачиваем бумагу – там кисет, табак, мужские перчатки. Мы меняли табак на шоколад и вообще всегда ужасно радовались, когда удавалось разжиться сладким. А одно время просто заболели вышиванием; от командира полка до вооруженцев все перекрашивали нитки, выдернутые из байковых портянок, и вышивали подушки, полотенца, платки.

Были, конечно, и настоящие трудности. Например, как-то четыре месяца сидели на кукурузной похлебке: в ту пору дороги из тыла на передовую были разбиты дождями и вражеской авиацией. И мы, экономя место в самолете, возили из тыла горючее вместо продуктов. Или когда нам надо было летать каждую ночь под Севастополь на задания, а внизу нас ждали десятки гитлеровских прожекторов, зенитчики, в воздухе – вражеские истребители, охотившиеся специально за нами. Мы каждую ночь теряли кого-то из боевых подруг и не знали, чья очередь следующая...

И. БОНДАРЕВА. Это другое. Летать в огонь, в смерть – это уже мужество, подвиг...

М. ЧЕЧНЕВА. Подвиг? Возможно. Но так назвали нашу работу уже потом, когда все кончилось. А тогда это было обычным делом. Настолько естественным, что никто из нас никогда не произносил слова, даже близкого к «подвигу». Трудность же была в том, чтобы идти к самолету и не думать о смерти, не думать о том, что тебя ждет через несколько минут, когда ты повиснешь над вражеской передовой и начнешь ее распахивать... Ну, а уж если говорить о подвиге, я расскажу вам один эпизод.

Это было в июне 1943 года, в Крыму, неподалеку от сел Греческое и Трудовое. Эскадрилья под командованием Дины Никулиной вылетела на обычное задание. Отбомбившись, эскадрилья вернулась на аэродром без командира и ее штурмана Ларисы Радчиковой. Через некоторое время они, обе раненые, истекающие кровью, приземлились в нескольких десятках метров от линии наших передовых окопов.

Случилось вот что. При подходе к цели штурман была ранена осколком. «Держись, цель рядом, надо выполнить задание», – сказала Никулина, скрыв от подруги, что ранена сама. Спустя еще какое-то время их самолет загорелся. Скольжением Дина сбила пламя и начала бомбежку. Отработав боезапас, девушки повернули обратно. Их опять обстреляли зенитки, самолет вспыхнул во второй раз. Теряя силы, Никулина вновь сбивала пламя. Когда санитары вынесли их из самолета, девушки были без сознания.

Думаю, что их поступок можно назвать подвигом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.