Этот пейзаж, один из лучших в русской живописи XIX века, был написан очень юным, но невероятно талантливым и зрелым мастером – Федором Васильевым. Уже зная, что умирает, он мечтал создать картину, «состоящую из одного этого голубого воздуха и гор, без единого облачка, и передать это так, как оно в природе». Такую, «чтоб, если преступник посмотрит на нее, то преступный замысел его будет отложен и покажется во всей его безобразной наготе». Федору Васильеву было всего 23 года, и он верил, что искусство делает людей лучше, нравственнее. Эта картина, последняя законченная работа, стала его духовным завещанием последующим поколениям. И, может быть, не так уж наивен был Федор Васильев…

 Родился он 22 февраля 1850 года, в Гатчине. Счастливым его детство назвать трудно – во-первых, он был незаконнорожденным, а во-вторых, его отец, Александр Васильевич, хоть  позже и  признал законной женой Ольгу Полынцеву, родившую ему четырех детей, создать своему семейству сносные условия существования не мог. Когда Федору исполнился год, родители перебрались в Петербург и поселились на 17 линии Васильевского острова. Из их маленького дома нужда не уходила никогда. Отец служил сортировщиком газетной экспедиции петербургского почтамта, должность небольшая, да к тому же он еще и пил, да и в карты любил перекинуться. Денег всегда не хватало, а потому Федор уже в 12 лет устроился на работу – был писцом, рассыльным. А потом ему повезло – он устроился в мастерскую к реставратору старинных картин И. К Соколову. Мальчик был счастлив – ведь его самой большой радостью в жизни было рисование, и тут в мастерской все связано с картинами. Родители не приветствовали его увлечение, полагая, что таланта у него нет никакого – вот и их дальний родственник любитель живописи господин Ковалевский сказал, посмотрев на его рисунки: «Феде бы лучше забыть про краски». Но мальчик не верил никому – он знал, что обязательно будет художником! Соколов реставрировал картины старых мастеров, и Федя  с восторгом рассматривал все детали старинных полотен. И учился…

У Соколова было много друзей и знакомых среди художников, которые частенько захаживали к нему в гости. Увидев в Феде интерес к искусству и явное дарование, они устроили его учиться в вечернюю рисовальную школу Общества поощрения художников. А там преподавали очень неплохие учителя, и среди них  -  Чистяков, Крамской, Шишкин. Они тут же отметили нового ученика. Особое участие в обучении, да и в судьбе мальчика проявляли Крамской и Шишкин, помогавшие ему не только осваивать основы живописи, но и вообще жить, сохраняя веру в свое призвание.

В 1865 году в Обуховской больнице умер старший Васильев, и  пятнадцатилетний Федор стал главой семьи. На его попечении оказались  мать, сестра Евгения и два брата – Александр и Роман. Он изо всех сил зарабатывал деньги, чтобы их хоть как-то обеспечить, но без искусства уже просто не мог жить. Живопись – это его судьба, путь, с которого он не сойдет.

Шишкину очень нравился этот юноша – в нем была какая-то чистота и наивность, пылкость и несдержанность, романтичность и лиричность. Он познакомил Федора со своими друзьями, петербургскими художниками. «Его манеры были самоуверенны, бесцеремонны и почти нахальны, но замечу, это впечатление быстро изгладилось, так как это все было чрезвычайно наивно… и я должен сознаться, что часто он приводил меня просто в восторг свежестью чувств и меткостью суждений», - вспоминал Крамской, ставший близким другом Васильева. 

 Надо сказать, что ему везло на людей – рядом с Федором оказались замечательные художники, цвет интеллигенции того времени. Но рядом с ним они оказались не случайно - он этого вполне заслуживал. У него было невероятное обаяние, покорявшее всех, кто с ним сталкивался. Элегантный, остроумный, веселый, умеющий, по словам Репина, «кстати вставить французское, латинское или смешное немецкое словечко» и даже при случае сыграть нечто бравурное на рояле, он был еще и невероятно талантлив, и это видели все. Порой его считали слегка легкомысленным, но легкомыслие это было кажущимся – за желанием хорошо одеться и блистать в обществе скрывались болезненное самолюбие, комплексы незаконнорожденного, попытка скрыть свою бедность.

Федор окончил школу в 1867 году, и в этом же году Шишкин взял его с собой в поездку на Валаам, из которой Васильев привез несколько блестящих работ. Стремительно и совершенно неожиданно для многих, он вошел  - абсолютно на равных – в круг лучших художников того времени, работая как одержимый, и проходя путь, на который у других уходили годы, за считанные месяцы.

В 1868 году его сестра Евгения вышла замуж за Шишкина, и отношения двух художников стали еще теснее – теперь они были родственниками.

В следующем году его пригласил провести лето в своем имении Знаменское в Тамбовской губернии известный покровитель искусств и меценат граф П.С. Строганов, а осенью Федор поехал с графом в его украинское имение Хотень,  под Сумами. Васильев полюбил и тамбовские степи, и яркую украинскую природу. Запомнив ароматы, цвета, солнце этих мест, потом он не раз будет воскрешать их по памяти на своих холстах.

В 1870 году Репин задумал написать бурлаков. Ему хотелось найти яркие типажи, и Федор уговорил его поехать на Волгу – только там и можно было найти настоящие бурлацкие ватаги, убеждал он приятеля. И они отправились на Волгу, где  провели все лето. Компания была большая – Репин, его младший брат музыкант Василий, художник Е. Макаров и Федор. «Он поражал нас на каждой мало-мальски интересной остановке, - позже вспоминал в книге «Далекое-близкое» Репин, - его тонко заостренный карандаш с быстротой машинной иглы черкал по маленькому листку его карманного альбомчика и обрисовывал верно и впечатлительно цельную картину крутого берега.  …Пароход трогался. Маг захлопывал альбомчик, которой привычно нырял в его боковой карман».

В начале 1871 года появилась васильевская «Оттепель», первое его по-настоящему взрослое произведение, где мастерство живописное соединилось с размышлениями уже вполне взрослого, глубокого человека. Хмурое небо, сельская дорога, одинокие потерянные фигурки путников… Увидев эту картину, Шишкин сказал: «О! Он скоро превзошел меня, своего учителя», а Крамской признавался ее автору: «Картина «Оттепель»  - такая горячая, сильная, дерзкая, с большим поэтическим содержанием и в то же время юная и молодая, пробуждающая к жизни…» Оценили «Оттепель» по достоинству не только Шишкин и Крамской – на конкурсе Общества поощрения художников она получила первую премию и была куплена Павлом Третьяковым для его собрания.  

Васильеву только исполнился 21 год, он был еще очень молодым человеком и порой совершал поступки, которые его старшие друзья называли шальными и даже глупыми. Зимой, катаясь на катке, он сильно простудился, а потом, еще не выздоровев окончательно, отправился со своим приятелем, студентом Академии художеств Кудрявцевым, в финские скалы «перекрикивать» Иматру – очень красивый, но очень шумный водопад. Став по разные стороны водопада, они кричали друг другу до хрипоты.

После этого Федора стал мучить сильный кашель. Вскоре врачи поставили диагноз - чахотка. Вердикт был страшен и окончателен.

Весну Васильев еще провел в Петербурге, среди друзей-художников – работал много, как обычно, и по просьбе будущего царя Александра III сделал копию «Оттепели», которая спустя год украсила русский павильон на Всемирной выставке в Лондоне и произвела огромное впечатление не только на британских любителей живописи, но и на важных критиков. Потом его снова пригласил Строганов в Хотень, но было понятно – Васильеву нужно в тепло, на юг. В июле он уехал в Ялту. Деньги ему дало Общество поощрения художников. Настроение было ужасное – он знал, что ему грозит. Но была и хорошая новость – Академия художеств присвоила ему звание художника 1 степени. Он был признан профессионалом.

Жить на новом месте оказалось непросто. На Федоре по-прежнему лежала ответственность за мать и братьев, нужно было платить за квартиру и лекарства. Он снимал маленькую, тесную квартирку и даже не мог позволить себе нормальной просторной мастерской. Именно поэтому ему не удалась большая марина «Прибой волн» - Федору нужно было отойти от холста на 4 метра, чтобы увидеть его целиком, а этого пространства у него не было, и приходилось писать картину фрагментами.

В 1871 году открылась первая Передвижная выставка. На ней был представлен портрет Васильева работы Крамского. Темноглазый молодой человек серьезно и спокойно смотрит на зрителя. Он очень симпатичный, этот юноша, и кажется вполне здоровым...

Общество поощрения художников ежемесячно посылало ему сто рублей, но денег катастрофически не хватало. Федору приходилось работать на износ, а сил было совсем немного. С большим трудом он выполнял заказы великого князя Владимира, пожелавшего преподнести васильевские творения в дар императрице, – писал виды Ливадийского дворца, которые ему совсем не нравились. Он очень тосковал по Петербургу, по своим друзьям – Шишкину и Крамскому, и спасали только их письма, в которых были и последние столичные новости, и рассуждения об искусстве, и оценки его картин. (Переписка Васильева и Крамского – удивительное свидетельство настоящей дружбы ярких, талантливых, умных людей.) А еще он очень тосковал по русским ландшафтам, пышная крымская природа его только раздражала, утомляла своей избыточностью, яркостью красок. И на его полотнах оживали поля и леса, болота и пруды -  незатейливые, но такие дорогие сердцу виды родины, навсегда запечатленные в его памяти. Такой ностальгической картиной был и «Мокрый луг», представленный публике в 1872 году. В этой картине Васильеву удалось, как говорил Крамской, почувствовать и поймать  «общий смысл предметов, их разговор между собой и их действительное значение в духовной жизни человека». Он становился философом, этот «гениальный мальчик». И привыкал к Крыму, учился видеть горы, высокое небо, яркое солнце и невероятные южные звезды, которые здесь кажутся такими близкими, учился слышать шум моря. Теперь  в его маленькой мастерской рождались крымские виды – «Зима в Крыму», «Крым. После дождя», «Крымские горы зимой» и, наконец, – «В Крымских горах». Васильев отправил картину в Петербург, и 28 марта 1873 года она была уже у Крамского. Крамской был буквально потрясен. Он видел какие-то огрехи, недостатки, но все это настолько не важно! «После вашей картины все картины – мазня, и ничего больше. …Вы поднялись почти до невозможной, гадательной высоты. …Ваша теперешняя картина меня лично раздавила окончательно. Я увидел, как надо писать. Как писать не надо – я давно знал, но …как писать надо – Вы мне открыли! -  написал он в Ялту больному другу.  - Что-то туманное, почти мистическое, чарующее, точно не картина, а в ней какая-то симфония доходит до слуха оттуда, сверху, а внизу на земле, где предметы должны быть реальны, - какой-то страдающий и больной человек. Решительно никогда не мог я себе представить, чтобы пейзаж мог вызвать такие сильные ощущения», - вот так оценивал суровый и принципиальный Крамской эту последнюю законченную работу Васильева. Горы, переходящие в облака, сосны над горной дорогой, путники, неспешно преодолевающие путь. Огромный мир, и в нем -  маленький человек… От картины трудно оторваться, она заставляет погрузиться в созданную художником вселенную и задуматься – а так ли мы живем? Правильно ли тратим свои силы, свою жизнь? А может, нужно что-то изменить, жить иначе, лучше, чище?

В том же 1873 году картина Васильева была показана на конкурсной выставке Общества поощрения художников и получила первую премию среди ландшафтных произведений. Купил ее - за весьма немалые деньги, 2500 рублей! - Сергей Третьяков, брат Павла Третьякова. Павел Михайлович внимательно следил за творчеством молодого художника, покупал его работы и всегда поддерживал Васильева, регулярно переводя ему немалые суммы в счет будущих картин. Но почему-то он устроил так, что «В Крымских горах» купил брат Сергей. По-видимому, это была чисто воспитательная акция. Павлу Михайловичу не всегда нравилось, как распоряжался его деньгами Федор – прижимистый и расчетливый купец Третьяков считал неправильным, что Васильев порой позволял себе какие-то роскошества типа шелковых галстуков или ковров. К этому времени Федор уже сильно задолжал Третьякову, и, чтобы тот мог ему хоть что-то отдать, он уговорил брата приобрести полотно –  наверное, они заранее договорились, что оно потом все равно попадет к Павлу,  Сергей ведь собирал западноевропейское искусство. Так и случилось – картина «В Крымских горах» стала украшением Третьяковской галереи. 

А Васильеву становилось все хуже и хуже. Он уже с трудом говорил и общался с близкими с помощью записей в тетради. Крамской, узнав через своих ялтинских знакомых, что Федору совсем плохо, принялся хлопотать, чтобы ему дали пенсию на поездку в Италию – а вдруг средиземноморский климат вылечит его юного друга… Но…

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.