– Благодарю, – сказала она, поднимаясь. – Вы платили, а я не люблю ходить в должниках.
– Я тоже, – сказал я, выгребая из кармана мелочь. – Подождите, сейчас получите сдачу.
Я положил рядом с рублем двугривенный, а монетку-двушку всунул в теплый Валин кулачок. Потом, отвечая на ее удивленный взгляд, указал на телефон, висящий в углу. И сказал, глянув в красивые синие глаза:
– Позвоните к себе на службу. Скажите, что задержитесь. У вас, по-моему, не строго с табельным учетом. Придумайте какой-нибудь предлог. Ну, допустим, чулки дефицитные в продажу выбросили...
Вздрогнула она при упоминании о чулках или мне это только показалось?
Мы успели уже порядочно отойти от кафе, когда у меня в голове забрезжила мыслишка: а почему, собственно? Почему этот охотник за альбомом с таким запозданием решил проверять степень Валиной осведомленности? Вале я верил: звонок был. Но почему только вчера, почему не неделю назад?
Тут я сказал себе «стоп». Я сказал себе «стоп», а поскольку мы с Валей подошли в это время к полосатой скамейке, то я сказал «стоп» и Вале. Слова при этом были произнесены другие, но суть не изменилась: мы сели. Валя расправила платье на коленях, я вытащил сигарету, и мы с минуту помолчали. Валя задумчиво смотрела на озеро, а я курил, ожидая, когда она соберется с мыслями. По дороге к скамейке мы успели кое о чем побеседовать, и я не могу сказать, что это был легкий разговор. Валя упрямо уходила от ответов на вопросы, которые я ей задавал. К скамейке мы подошли, крайне недовольные друг другом, и со стороны, наверное, были похожи на поссорившихся влюбленных.
– Не понимаю, – сказала она, когда молчать стало уже неприлично. – Чего вы от меня хотите?
– Правды. Были вы у Лютикова в понедельник?
– Нет. Я же твержу вам это целый час.
Она преувеличивала: разговаривали мы всего минут тридцать, включая обед. Но я не стал спорить. Не люблю спорить с женщинами, когда они неправы. Из таких споров выходишь обычно измочаленным. И я осторожно подкатил к Валиным ногам шар, на котором было начертано имя Лиры Федоровны Наумовой.
– Папа у нее с приветом, – сообщила Валя. – По паспорту еще смешнее: не Лира, а Велира. Означает – Величие Разума. Но в конце концов ко всему привыкаешь.
– Это верно, – согласился я. – А как вы подружились с Лирой? Она намного старше вас.
– Только на семь лет. Да и не дружим мы. Просто у нас с ней часто совпадают оценки, взгляды... А это что – тоже допрос?
– Если хотите, да, допрос, – сказал я честно.
Она пощелкала замком сумки и бросила на меня косой взгляд. Потом она говорила о Лире. Говорила осторожно, выбирая выражения. Познакомилась с Лирой с год назад. Лира тогда была замужем. Жили они в доме родителей Лиры, пока не поссорились. Это случилось вскоре после знакомства Вали с Лирой. Ссора была похожа на взрыв: переругались все. Муж поцапался с женой, жена с родителями. Муж умчался куда-то в Караганду, а Лира перебралась к Вале. О причинах скандала она не распространялась. Валя на откровенность не навязывалась, поэтому, в чем там было дело, не знает. У Вали Лира жила с полгода, потом появился Астахов. Она ушла к нему, но почти все свои вещи оставила на квартире у Вали.
– Странно, – заметил я, вспомнив, что задавался уже подобным вопросом на квартире Астахова.
Все мы задавались этим вопросом – и Бурмистров, и Лаврухин, и я. Ничто в астаховской квартире не говорило о том, что здесь живет женщина. Кто-то из соседей назвал тогда Лиру «приходящей любовницей». Бурмистров по этому поводу съязвил: «Времена меняются – приходящую любовницу ныне найти легче, чем приходящую домработницу».
– У вас неприятная манера допрашивать, – сказала Валя. – Словно вы хотите...
– Да, – подбодрил я ее. – Словно я хочу...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.