- Потим Дехтеренко. Тихий и зовсим старый, верующий чоловик. И так соображает хорошо. «Я, - отвечав, - за народ постою. Я, мол, пожалуйста, не отказываюсь. Тильки есть заминка...» «Яка така заминка, Павел Спиридонович?» «А та, - отвечае, - заминка, що мий старший сынок, Мыкола, - полковник Червовой армии, а мий средний сынок, Григорий, в городе - Вильнюс называется - в райкоме партии працювал; а моя дочка, Варвара Павловна, сами знаете, в Киеве, в трамвайном тресте була помощником управляющего... Ну, теперь сами судите: гожусь я, ихний батька, в старосты?» Ну и постановили, что не годится.

- Да, положение, - вынужден был согласиться я... - Мне уже стало понятно, почему смеялся Попудренко. Трудно было и мне сдержать улыбку.

- Нет, вы погодите, товарищ Фёдоров. Шукаем мы ключника Герасима. Угрюмый такий, брови, як те козырьки. Наружность его прямо понравилась бы нимцям.

Приходим с Иваном до него в хату - нема. Жинку пытаем, где? «Не знаю». Тилько выйшли с хаты, бачим, вин через балочку с узелком до лесу подался. Кличем: «Герасим!» Вин вертается. «Чого?» Послужи, Герасим, народу службу. Ты уси годы радянськой влады мовчал, ни за, ни против не говорил. Тебе старостой самый раз быть. Ты мовчком управляй, мовчком с нимцями, мовчком с нами. А коли что надо, так и накажи кого, будто за нарушение нимицького порядку. Главное, чтобы тайна народная була от нимця скрыта. Партизан колы прийдет, чи сын пленный до матери вернется: его заховать от нимицького глазу... Подумал Герасим, почесал затылок, да и отвечае:

- Не можу!

- Почему?

- Не можу, да и всё! Чего пристали? Колы б мог, с радостью, - и опять мовчит.

- Да ты скажи, Герасим, мы ж свои люди.

- Эх, ладно, скажу! Соколенка знаете?

- Який такий Соколенко? У нас на хуторе Соколенка немае...- а сами с Иваном переглядываемся: мол, чего вин Соколенка вспомнил? Цей Соколенко, сколько радянська влада стоит, про наши хуторски дела в газетах печатал. И в районной, и в черниговской, даже в киевской газете заметки проходили с такой подписью. Как растрату кто сделает, чи плохо працюе председатель, чи ещё какое безобразие, - раз статейка. И вирши вин писал, той Соколенко.

- Чудаки вы, - объясняет нам Герасим, - цей Соколенко я и есть! Псевдоним мой Соколенко. Поняли? Так який же з мене староста? Мени самому одна дорога - в партизаны податься!

- И так, товарищ командир, - продолжал Степан, - за кого не визьмемось, непременно рыльце в советском пушку: той депутат райрады, чи член сельрады, той стахановец, а той бригадир... Куды не повернись, всё для них народ негожий.

Старик замолчал и с укоризной взглянул на меня. Они оба поднялись. Но мне удалось подавить улыбку. Усадил их снова.

- Да вы поймите, товарищи, - сказал я, - то, что вы рассказываете, просто замечательно...

- Чего уж тут замечательного? Поставят нам нимци Гороха Петра, а може, того хуже - Соломенного Ивана. То ж вор. То ж фулиган такий, що не тильки чужие, свои стёкла бье... Той в старосты пойдёт. Вин к нимцям тянется.

Вернулся Попудренко.

- Ну, что, Николай Никитич, мы товарищам посоветуем?

- Пришлите, - стали просить старики, - кого-нибудь с дальнего села...

Но они вынуждены были согласиться с нами, что распределение кадров старост - всё-таки не наше дело, а также с тем, что вряд ли немцы утвердят пришедшего из других мест человека. Долго думали. И пришли к выводу, что лучшей кандидатуры, чем Соколенко, не найти. Вернее, не Соколенко, а Ключника. Тем более что Ключник действительно пришёл вчера в лес; его зачислили в одну из рот.

Дежурный его вызвал. Это был колхозник лет пятидесяти двух. Лицо крупное, тяжёлое, взгляд из-под бровей, губы плотно сжаты...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.