Дождь нещадно сечет по ветровому стеклу, «дворники» едва справляются с водяными потоками. Внимательно вглядываясь в убегающее под колеса «Жигулей» шоссе, седой водитель замечает:

— В сорок первом, осенью, как-то катили здесь. Тоже дождь, и дорогапосле бомбежки разбита. В общем, сто нет наш «газик» по причине бездорожьятак, что я не удержался, выразил вслух свою жалость. Георгий Константинович мрачно усмехнулся: «Судьба Родины на карту поставлена, а он машину пожалел...» — Удивительная вещь: туда, где родился прославленный маршал, теперь везет меня его фронтовой шофер Александр Николаевич Бучин, накрутивший за баранкой по дорогам войны сто семьдесят тысяч километров.

Миновали Апрелевку. Алабино, Балабаново... Поворот налево. Вот и большое село, которое когда-то называлось Угодский Завод, а теперь — райцентр Жуково Калужской области. На площади — бронзовый бюст прославленного земляка... Еще немного — и Стрелковка, совсем не великая деревенька на берегу сонной Огублянки. И здесь, и в протекающей неподалеку Протве маленький Егор, знаю, любил рыбачить. Туда, на Протву, в район Михалевских гор, дорога шла через густую липовую рощу и чудесные березовые перелески. где было много земляники, грибов... Сейчас — ни рощи, не перелесков: все вырубили гитлеровские оккупанты. И избу Жуковых спалили тоже. Правда, потом односельчане поставили на пепелище другую, похожую. А недавно поднялся рядом монумент: в наброшенной на плечи шинели маршал после трудных походов пришел к родному дому...

Я в гостях у Эры Георгиевны Жуковой, старшего научного сотрудника Института государства и права АН СССР, и у Эллы Георгиевны, редактора Гостелерадио.

Старшая дочь задумывается:

— Больше всего запомнились постоянные переезды: Минск, Слуцк, Смоленск, Киев... Из-за них пришлось поменять десять школ... Конечно, отец был очень занят на службе, и видели мы его совсем немного, но каким внимательным и нежным оказывался в эти редкие часы! Любил делать подарки: покупал нам с сестрой куклы, книги (роскошно изданные «Сказки» Шарля Перро храню до сих пор), а потом, с фронта, присылал то финский нож с наборной ручкой, то кавалерийский стек. Кстати, стек — это совсем не случайно: еще задолго до войны отец постоянно участвовал в различных кавалерийских соревнованиях. брал призы, а мы за него болели — вот и меня приучил к лошадям... Жили мы до войны очень скромно. Мебель была в основном казенной: стол, диван, этажерки с книгами... Воспитывал ли он нас? Конечно, но как-то незаметно и никогда не повышая голоса. Помню, лет пять мне было: бросила на пол игрушку, а поднять отказалась. В ответ на требования мамы капризничаю, ору. как оглашенная, — и вдруг наткнулась на его взгляд. Взгляд был такой, что все мое упрямство разом улетучилось... Обладал огромной силой воли: например, еще в тридцать пятом после болезни бросил курить и после, даже на фронте, ни разу не взял сигареты... Терпеть не мог расхлябанности, разгильдяйства и нас к этому приучил. Так что мы с сестрой, например, никогда никуда не опаздываем — это для нас давным-давно стало нормой...

К разговору подключается Элла Георгиевна:

— Обидно, что некоторые авторы в воспоминаниях о Жукове излишне подчеркивают его суровость. Суровым заставляло быть его само время: ведь война же, и какая война! Да. он был строг, но справедлив. Сам стремился все делать как можно лучше и от других того же требовал — всегда, всю жизнь. Например, мы с сестрой и подумать не могли, что можно учиться не на «отлично». Обе окончили школу с медалями, и отец воспринял это как само собой разумеющееся...

Дочери осторожно вынимают из конверта пожелтевшие от времени листочки...

«21.30 24.5.39. Из Москвы в Смоленск.

Милый Шурик!

Сегодня был у наркома. Принял исключительно хорошо. Еду в продолжительную командировку. Нарком сказал: заряжаться надо примерно на три месяца.

К тебе у меня просьба такая: во-первых. не поддавайся хныканью, держись стойко и с достоинством, постарайся с честью перенести неприятную разлуку. Учти, родная, что мне предстоит очень тяжелая и ответственная работа, и я, как член партии, командир РККА, должен ее выполнить с честью и образцово. Ты же меня знаешь, что я плохо выполнять службу не приучен. но для этого мне нужно быть спокойному за тебя и дочурок. Я тебя прошу это спокойствие мне создать. Напряги все свои силы, но этого добейся, иначе ты не можешь считать меня своим другом жизни. Что касается меня, то будь спокойна на 100 процентов.

Ты меня крепко напоследок обидела своими слезами. Ну что ж. понимаю. тебе тоже тяжело.

Целую тебя крепко. Целую моих милых дочурок.

Ваш Жорж».

О слезах в письме не случайно: он не мог их терпеть, и дочери уяснили это еще в самом раннем детстве. Теперь — о несколько странной подписи отправителя. Элла Георгиевна улыбается:

— В каждой семье есть свои маленькие тайны. Мама неизменно называла папу Жоржем, и ему это, судя по всему, нравилось. Он же. в свою очередь. величал маму Шуриком, а меня — Лекой: такое имя придумала мне Эра...

Тогда в семье еще не знали, в какую«продолжительную командировку» отправился Георгий Константинович. Скоро все стало ясно. Особенно порадовались вот этому письму из Монголии:

«Здравствуй, мой милый Шурик!

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.