Черная калитва

Комиссар Апанасенко по собственному опыту знал, понимал: теперь в покое не оставят, будут бомбить и бомбить, пока всю душу не вытрясут, не вымотают.

Уйти, оставив дежурную смену в полуразрушенном здании, он не мог. Но его уже разыскивали, тут к нему рассыльный подлетел, вскинул руку к пилотке:

– Товарищ старший батальонный комиссар, горит склад боеприпасов! Пожар кругом...

Склад боеприпасов размещался по задворкам в сараях за невскопанными огородами, буйно поросшими в тот год сорной травой. Там в ящиках, сложенных штабелями, хранились снаряды зенитной батареи, все четыре орудия которой вели беглый огонь. В небе метались сполохи разрывов, белые, розовые, горели сараи, маленькие фигурки людей выносили ящики со снарядами, сгибаясь под тяжестью ноши, мелко семеня ногами. Бомба упала рядом с автомобильной телеграфной станцией. Сержант Долгополое в распоясанной гимнастерке, босой, – спал он, что ли? – впрыгнул в кабину.

Времени разбираться, анализировать свои действия не было совсем: новая волна бомбардировщиков заходила на бомбежку. Низко шли. Яркая вспышка высветила фюзеляж чужого самолета, похожий на большую железную рыбу с крестом на боку. Блеснуло остекление кабины. Матвей Филиппович, пригибаясь, побежал к сараям, пламя уже охватывало крышу. «Воды! – кричали. – Воды!» Воды поблизости не было. Апанасенко вбежал в сарай, выхватил ящик из крайнего штабеля, прижав к себе, потащил на улицу, в безопасное место. Батарейцы помогали связистам. Старший батальонный комиссар многих своих увидел, узнал, и девчонки учебной роты тоже ящики ворочали, по двое на один, у них такая расстановка сил произошла. Старались, спешили, на лицах пот и копоть, отсветы разгорающегося пламени. Ветром нежности захлестнуло Апанасенко. Он вкус слез на губах почувствовал. Скорей! Скорей! Вот ведь тоже, быка боятся, а то, что сейчас запросто на воздух можно взлететь, об этом подумать некогда. Взрывной волной комиссара свалило с ног, он встал, в ушах звенело. «За мной!» – крикнул. И снова – в сарай. А там – огонь и смерть в ящиках. «Ты должен! – он себе приказал. – На тебя смотрят!»

Все снаряды вытащили. Сарай рухнул. Сноп искр взлетел вверх. Апанасенко сел на землю.

— Товарищ старший батальонный комиссар, а где ваш сапог?

— Чего?

— Сапог где? Ваш сапог?

Тут-то Апанасенко и заметил, что одна нога у него разута. И где он мог потерять сапог – полная неясность по этому вопросу. С той ночи личный состав перевели в лес за два километра, там развернули палаточный лагерь. Спали на земле, все, как у партизан. И каждую ночь тушили пожары, восстанавливали связь, оказывали помощь раненым и обожженным. Все эти дни и ночи смешались у Матвея Филипповича в одну непрерывную бомбежку без начала, без конца, он уже выделить какой-то четкий отрезок времени не сумел бы: все спуталось в клубок, из которого жилку не вытянуть, только разве кусачками перекусить.

Наконец 30 июня в ночь батальон, поднятый по тревоге, вместе со штабом фронта получил приказ следовать в город Россошь, куда несколькими днями раньше отправили передовую команду. Они должны были подготовить там запасной узел, который бы принял на себя работу по обеспечению связью, пока караван машин с оборудованием батальона в полном составе не прибыл в Россошь – тихий городок в прошлом, купеческий, дремавший в своих садах и огородах на левом берегу безвестной речки Черная Калитва на железнодорожной линии Москва – Ростов-на-Дону, где жаркий курортный поезд стоит две минуты.

Все авиационные части фронта находились в движе-. нии, а потому основная тяжесть обеспечения управления легла тогда на радиосвязь. Работа шла непрерывно, с большой нагрузкой. Шифровки передавались ключом, а принимались на слух под карандаш. Не дело без проводной связи. Не дело без телеграфа, но выхода не было: враг напирал, мы отступали. Немцы заняли Валуйки. И опять был приказ сниматься в ночь и двигаться по дороге. Куда? Военная тайна.

— Вырастут наши девушки; – сказал Белоусов, – мамами станут, детей нарожают. Молодость будут вспоминать, войну да бомбежки. Тебе, Матвей Филиппович, мама сказки рассказывала?

— Бабушка.

— Мама, бабушка, женщина, одним словом. Я о том думаю, какое ж это поколение вырастет, кому женщина о войне рассказывать будет.

— Мудрое вырастет.

— У меня дед в первую мировую воевал, в штыки под Ригой ходил. А бабушку солдатом я представить не могу. Ни бабушку, ни маму.

– Я тебя понимаю, – сказал Апанасенко. Предстоял тяжелый марш с форсированием реки, наверняка под бомбами. Если немцы заметят с воздуха большую колонну, бомбить будут досыта. А потому название той реки – Черная Калитва – с самого начала на слух было для старшего батальонного комиссара зловещим.

Накануне марша военинженер третьего ранга Белоусов совершил облет дорог, идущих от Россоши на Задонск и Калач. В безоблачном небе сияло летнее солнце, степь, еще не выжженная зноем, безмятежно благоухала свежим разнотравьем.

— Ты смотри, Борис Петрович, ежели что, прямо иди на вынужденную. «Мессера», они за штабными самолетами шибко охотятся. Им за У-2 сразу железный крест дают. Так что ты ниже держись, к земле прижимайся, – советовал Апанасенко своему командиру. – Тише едешь – дальше будешь.