Прикрыв за собой дверь заводоуправления, Ерохин зажмурился от солнечного света, громко чихнул и, смущенно оглядевшись по сторонам, зашагал к проходной.

Вахтер, молодая женщина, узнав секретаря заводского комитета комсомола, кивнула головой.

- Пожалуйста!

«Перестраивается! - усмехнулась она, провожая Ерохина взглядом. - Да и что толку, действительно, сиднем сидеть в комитете... Правильно писали в многотиражке!»

День только начинался. На небе еще виднелись мягкие, золотистые разводы. Апрельский воздух был чист и прозрачен. Но ни свежесть утра, ни яркость весенних красок не радовали Ерохина. Он шел хмурый, скупо, легким кивком головы здоровался со встречными, испытывая приступы щемящей тоски.

Дойдя до мартеновского цеха, Ерохин остановился. За стеной могуче гудели печи. На стеклах окон дрожали отблески ярко - красного света; видимо, шел выпуск металла. Подумав, Ерохин решительно повернул к небольшой будке весовщика.

- Добро пожаловать, - приветливо встретил его весовщик Гурий, которого за окладистую бороду звали дедом. - Если не ошибаюсь, товарищ Ерошин?

- Ерохин, - сухо поправил секретарь, все еще продолжая хмуриться.

- Очень рад. Присаживайся. Ерохин присел к столику и кивнул головой на телефон:

- Работает?

- У меня тут все работает, - горделиво произнес дед. - Тридцать три года - и ни одной поломочки, как говорится.

Ерохин положил перед собой тощий блокнот, снял трубку, прокашлялся и вызвал диспетчерскую мартеновского цеха:

- Алло, Галя? Привет. Ерохин говорит... Ерохин! То - то... Попроси - ка Первушина.

Минут пять, пока разыскивалось интересовавшее секретаря лицо, Ерохин листал блокнот, не отрывая трубки от уха и прижав подбородок к груди.

- Да, да! Ерохин говорит... Ты что, спал, что ли? Полчаса жду... Какие у тебя дела? Ну, в смысле сбора лома. Так... Маловато, брат. Что? Ну, это еще надо проверить. А ты не волнуйся, комсорг. Не волнуйся, говорю. Приду и проверю лично... Да, да! Прошу мне сказки не рассказывать!...

Разговор постепенно приобретал все более острый характер. Речь Ерохина достигла наконец того предельного накала, при котором одни свидетели обычно удаляются, а другие, наоборот, целиком обращаются в слух. Гурий принадлежал к категории последних. Он даже затаил дыхание, ловя потоки слов - и бросавшихся в трубку и летевших из мартеновского цеха.

Пригрозив Первушину еще раз личным визитом, вконец выведенный из равновесия Ерохин грохнул ребром ладони по рычажку телефона.

- Метизный мне! - свирепо крикнул он в трубку. - Метизный? Кто это? Бюро? Где ваш комсорг... как его... Серегин? Это ты? Слушай, комсорг, я сейчас в мартеновском был... в мартеновском, говорю! А что ты удивляешься? Конечно... Там ребята шестнадцать тонн лома собрали. А вы все на трех сидите... на трех, говорю, сидите! Как то есть одиннадцать? Ну, знаешь, у меня другие сведения. Вот, вот! Ладно, лично проверю!

Ерохин еще яростнее, чем прежде, постучал по рычажку, но коммутатор не отзывался.

- Безобразие! - сердито сказал Ерохин, не отрывая гудевшей трубки от уха. - Не любят в метизном признавать своих ошибок!

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.