— Придумай, а? Мне будет хорошо. Ты долго-долго думай, чтобы получилось. Зажмурься ночью и шепчи себе. А потом и мне можно.
— Про что хоть?
— Про всякое, про нас с тобой. Если бы мы стали большими, я бы тебя любила, — задумалась Саша. — И спасла.
Мне становится жарко от невозможных слов Саши. У меня перед глазами расплываются малиновые цветы на обивке дивана.
— От кого спасла? — выдавливаю я.
— От злых собак и еще если ты станешь раненый. Все бы пули из тебя вынула. Щипцами.
Она хитрит немножко, хочет, чтобы я подольше сидел около нее, разговорился, а мне наказано строго-настрого Сашу не беспокоить, иначе у нее опять пойдет кровь горлом, и тогда она может захлебнуться. Но сейчас никого в доме нет — только мы с Сашей, — и мне стыдно и неловко оставлять ее одну, потому что ей станет плохо и она примется смотреть в потолок печально-печально, как никто из детей, так ей больно и горячо, и еще я не знаю как, но глаза как будто увеличиваются и, мне кажется, вот-вот оторвутся от Сашиного лица и погаснут совсем. И тут, когда я подле, она и смеется легонько и гладит ладошкой по простыне — пальцы тонкие, розовые, больные. Я незаметно трогаю ее руку, она улыбается счастливо, закрывая глаза. Над Сашей словно стоит невесомое облачко пара.
— Нас через белую ночь везли. Мы и не спали. Бомбят и бомбят, а тут белая ночь. И снег будто красный, это мы перепугались так.
— Чего такое «белая ночь»? — удивляюсь я.
— Ну, когда ночь и день одинаковые. Светло-светло. Вот мы вырастем, и я тебе покажу. Мы же будем гулять всегда. И ты мне цветы подаришь. Вот белые ночи и наступят. А я тоже в белом платье. Около нашего дома речка течет.
— Прямо в городе?
— Конечно. И мосты через нее каменные. Я тебе все-все покажу...
Я спохватываюсь, мне нельзя больше. Никак нельзя. Щеки Саши порозовели, и она будто не видит и не слышит меня, а говорит сама с собой. И от этого мне страшно. Я бочком-бочком отступаю к двери, не нарушая тишины. А Саша шепчет:
— На мосту стоять хорошо. Над речкой. Из нашего окна мост видно. Я выгляну, а там ты стоишь у решетки. Мама говорит, белые ночи спать не дают. Мы и не будем спать.
Я прикрываю за собой дверь и стою, прижавшись головой к косяку. Теплое дерево ничем не пахнет. Скорей бы пришел кто-нибудь в дом, а то я не выдержу и снова войду к Саше.
— Ушел, — долетает до меня голос. — Мне так одиноко. А он ушел.
Я не успел сочинить сказку для Саши и до сих пор не найду оправдания своей детской неумелости...
Вот и погас островок света. Тучи забросали его сырым хворостом будущих вьюг. Стало совсем темно, глухо, но где-то под сердцем осталось отраженное сияние.
— Вот и наступили белые ночи, — произношу я в пустоту замерзающего окна.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.