Аукцион

Мы давно по-свойски поговорили бы с Толькой. Но идти в поселок искать Макарова не было времени, а на рыбозаводе он нам не попадался. И вот он стоит перед нами.

– Что с бабкой заработаем – все ваше! – сказал Толька и хлопнул кобылу по колючему хребту.

– Животных обижать? Она же тебе в матеря годится! – завопил Гаврош и принял самбистскую стойку. Макаров отскочил.

– Тоже мне, передовики, сознательные-старательные, а драться! Я, может, сегодня хороший поступок совершил.

Валька открыл от удивления рот. Я рассмеялся. Философ, сохранивший невозмутимое выражение лица, сказал как всегда рассудительно:

– Выслушаем. Не исключено, что он совершил новое деяние.

– Никакое не деяние! – возмутился Макаров. – Просто про вас повесили у проходной «молнию». Передовые рыбаки, первая горбуша. Равняйтесь, и всякое такое. И весь список бригады. Ну, меня тоже включили. Я пошел в завком и сказал, чтоб заклеили. Мол, я уже на другом участке.

– А у него сохранились остатки совести. – изрек Философ.

– Конечно, сохранились, – обрадовался Толя. – Я только так, оступился. Я деньги все отдам. Говорю же, что со старухой заработаю – все ваше. Сам черный хлеб буду есть, из лужи пить стану. А долги верну.

– Что ж, ребята, – обернулся к нам Философ. – Извозчичья должность хоть и стариковская, а все-таки работа. Да не лишим его трудоспособности.

– Пусть дышит, – согласился Гаврош.

Воду перелили в анкерок, и Толька-водовоз уехал повеселевший и довольный.

Тогда из палатки вышел Гаврюха.

– Отпустили? Эх вы, башки с дырочкой!

– Чего-чего? – не расслышал Валька. Он никогда не понимал, хвалят его или ругают.

– Макаров-то через два дня в Москву смывается. Уже и заявление подал.

Философ задумался и потом сказал:

– В Москву он не поедет. Это точно. Есть план!

Ночь была тихой и торжественной. Над рыбозаводским поселком нависал черный монолит вулкана. Ласковый южняк, прилетевший с океана, шевелил траву и бородатые лапы лиственниц. На рейде трудился буксирчик, вытягивая что-то против прилива, и огни его то ярко разгорались, то словно застилались слезой. Толя Макаров спал, когда его вместе с кроватью вытащили из барака. Четыре темные фигуры с тяжелой ношей проследовали на росистый луг и разом опрокинули кровать.

Я не знаю, что приснилось Толе. Но он, сладко зачмокав губами во сне, пошарил вокруг, нашел какую-то ржавую железку и потянул ее на себя, словно одеяло.