Анатолий Иванов: «Зачем человек на земле»

Владимир Черкасов| опубликовано в номере №1375, сентябрь 1984
  • В закладки
  • Вставить в блог

– Иногда мне кажется. – сказал по этому поводу Анатолий Степанович, – что в звуках можно выразить больше, чем в словах. Звук рождает настроение, а настроение – мысль. У меня нет музыкального образования, у нас в деревне в годы войны, на которые пришлось мое детство, даже балалайка была редкостью. Но чувствую постоянно, музыка – великое искусство. Слово имеет единственное, конкретное значение. Гениальную же музыку каждый воспринимает многогранно, по-своему. Например. «Рассвет над Москвой-рекой» Мусоргского каждый раз слушаю и ощущаю по-разному. То туман над водой чудится жидким, розовым, то густо-холодным, как бы звездно-синим...

Пока критика об этом произведении А. Иванова таинственно молчит. А «Повесть о несбывшейся любви» нуждается, на наш взгляд, в пристальном рассмотрении. Ведь писатель создал произведение о сути и смысле творческого труда. То, что у многих коллег Иванова останется в дневниках или выйдет публицистикой, он запечатлел в художественном произведении Раздумья о призвании и ответственности литератора, его месте на земле вылились, как всегда у А. Иванова, в изображение характеров драматических.

Есть о чем с грустью поразмышлять герою повести писателю Чернышеву, подводя итоги своей жизни. Когда-то его, молодого и полного творческих предчувствий и надежд, полюбила безответно славная девушка Маша. Чернышев же увлекся другой – яркой, самоуверенной, дерзкой. Они поженились. А Маша, пережив трагедию, вышла замуж за их общего друга Леонида Сапожникова. И вот, приехав в родные места, уже известный писатель Чернышев видит, как хорошо и счастливо живет семья Сапожниковых... А у него, Чернышева, счастья нет. Нет в первую очередь потому, что как истинный творец, как писатель, он не состоялся, хотя хвалебные отзывы о его произведениях привычно пестрят на страницах газет и журналов. Почему его дарование не обрело крылья? И ответ он знает, во всяком случае, догадывается о нем. Вкладывая искренний жар души в свои первые работы, он постепенно стал по-иному подходить к своему творчеству. На смену трепетным душевным движениям пришла мастеровитость, ухватка писать «из головы», заранее выстраивая будущие образы по меркам широкой «читабельности». Подсказчиком работать накатанно, вдохновителем легких успехов стал некий Семен Куприк, один из литературных проходимцев. Энергичный, ловкий, громогласно рекламируя в прессе продукцию «своего» писателя, он быстро добился «зеленой улицы» для издания и формальной оценки быстро «выпеченных» произведений Чернышева.

Повести-скороспелки не в состоянии читать даже его супруга, бывшая когда-то для начинающего литератора путеводной звездой, теперь – домовито устроившаяся в созданной им красивой и богатой жизни, безучастная к его тревогам мещанка. Каплей, переполняющей чашу беспокойства «маститого» писателя, становится искреннее, сочувственное ободрение Маши: «Твой талант еще не раскрылся... Понимание жизни к тебе придет...»

И писатель начинает понимать, что он «в творчестве... скользил только по поверхности, а в глубины народной жизни заглядывать боялся». И огненно возникают в памяти отчаянные слова, когда-то сказанные ему на читательской заводской конференции пареньком-токарем: «Вы не понимаете нашей жизни. А не понимаете потому, что не любите ее. ...Ваши герои никогда ведь не задумываются об истории, о прошлом, о будущем народа, они не анализируют настоящее, у них нет самоубеждений в правоте или неправоте содеянного. Ну вот кто-нибудь из ваших героев когда-нибудь спросил себя – кто я, зачем я на земле. Не спросил...»

Да, герои писателя Чернышева об этом себя не спрашивали. Но самому Чернышеву в конце концов пришлось спросить себя об этом. И вдруг открылась перед ним пропасть, ему стала ясна некая связь – предав любовь, писатель невольно предал себя и в творчестве. Все не сбылось...

Поучителен финал повести, показавший, по сути дела, окончательный нравственный и творческий крах художника, которого в родном краю, среди настоящих друзей лишь на время посетило озарение. По возвращении в Москву он на традиционной встрече в вокзальном ресторане вновь попадает в хваткие объятия Куприка. Чернышев, привычно выдавая желаемое за действительное, внимает его лукавым речам, отгоняя, забывая свои недавние открытия. Да, писательская судьба не сбылась, ибо ей помешали сбыться!

– Толчком к созданию этой повести, – рассказал Анатолий Иванов, – послужили мои раздумья о том, как порой критика направляет творческие искания молодых писателей по ложному пути. Нередко на страницах печати работы молодых литераторов анализируются поверхностно и не четко, без глубокого всестороннего анализа, а нередко и извращенно. Бывает частенько, что то или иное имя, попадая под такой «критический» угол зрения, входит даже в какую-нибудь пресловутую обойму. И художник, барахтаясь в пене критического пустословия, теряет животворные творческие ориентиры и критерии, работает вхолостую, приближаясь к своей творческой трагедии, не догадываясь, а то и не имея мужества спросить себя: а зачем я как художник на земле, нужен ли я такой людям?

Я старался написать гражданственно направленную вещь о природе литературного творчества, о том, что обществу надо талант беречь, что самому художнику следует бережно относиться к своему дарованию, направлять его на пользу обществу.

За моим окном – февральская вьюга, студеная, но не всесильная на городском асфальте. Это в сибирской тайге от такой – непроглядно, жутко-таинственно... Именно зимой любит писать Анатолий Иванов. Он работает над своими рукописями с раннего утра. Дома у него большая семья, у сына и дочери, юристов по специальности, уже трое детей. Пишет он в дальней уединенной комнате сначала от руки, потом правит по напечатанному. И как повелось, эмоциональная окраска прозы почти всегда сразу ложится на лист. Что-то рождается прямо за столом, но основное черпается из душевных тайников, давно, в многомесячных раздумьях накопившееся там.

Ледяной ветер свистит среди каменных кварталов улицы. А перед моими глазами – летний вечер, небо, синеющее вслед отступающему зною. Анатолий Степанович задумался и глядит в окно.

– Как пишется? Когда замысел будущего произведения определился, начинаешь вспоминать людей, каких знал, которых встречал, размышлять о тех причинах, которые формируют человеческие характеры. Дорогой, какой-то новый, неизвестный доселе в литературе тип человека открыть, из одного этого уже может получиться рассказ, повесть, а то и роман. В творчестве, как и в жизни, все взаимосвязано. Думаешь о так называемом отрицательном герое и обязательно выходишь на положительного. Словом, всегда важно понимать и четко ощущать диалектику нашего бытия, его главный закон – единство и борьбу противоположностей. А в этой борьбе светлое и благородное рано или поздно побеждает. Это тоже надо не просто понимать, а постоянно и обостренно чувствовать при работе над любым произведением.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Обелиск в степи

Рассказы