В мае 1790 года петербургский книгопродавец Зотов, державшей лавку в Гостином дворе, получил для продажи двадцать экземпляров только что отпечатанной книги. Она называлась «Путешествие аз Петербурга в Москву».

Фамилии автора на титульном листе не было, не значилась я фамилия издателя. Но купец Зотов от этого не испытывал не малейшего беспокойства: разрешение на печатание книги дал сам обер-полицмейстер столицы, всем известный Никита Рылеев. Что же касается спроса, то лучшего и желать не приходилось. «Сию книгу, - показывал впоследствии книгопродавец, - многие, многие стали спрашивать». Зотов помышлял только о том, чтобы обеспечить себя новой партией столь ходкого товара. Но тут с ним приключилась беда: неожиданно его «взяли под стражу», и он предстал перед лицом самого руководителя тайной полиции, «кнутобойца» Шешковского, одно имя которого леденило сердца людей.

Тридцатого июня был арестован и автор, он же издатель книги, Александр Николаевич Радищев, видный чиновник, человек достаточно известный в обществе.

Купца Зотова, повинившегося в своей «глупости», Шешковский скоро выпустил из острога; не медлил он и с расследованием «преступных деяний» самого Радищева: уже в середине июля состоялся суд, и автору «Путешествия» был вынесен смертный приговор...

Смертный приговор за написание книги! Да, с точки зрения Петербургской уголовной палаты, судившей Радищева, с точки зрения Сената и Государственного совета, утвердивших приговор, с точки зрения императрицы Екатерины II, самолично руководившей всем ходом следствия, автор книги заслуживал не меньшего наказания. И если Екатерина, продержав приговорённого сорок два дня в мучительном ожидании казни, заменила её ссылкой в Сибирь, то это было вовсе не актом монаршего «великодушия» или «милосердия». Человек, о котором Екатерина сказала, что «он бунтовщик хуже Пугачева», не мог рассчитывать на снисхождение. В действительности это был один из лицемернейших поступков императрицы, любившей разыграть роль «просвещённой» и «вольнодумной» государыни. Она считала, что больной Радищев не вынесет тяжёлой дороги в Сибирь. Её ожидания, несомненно, оправдались бы, если б одному из друзей я покровителей автора «Путешествия», графу А. Р. Воронцову, не удалось смягчить тяжёлый режим, установленный для ссыльного с первого же дня его мытарств по этапам.

Закованного в кандалы, облачённого в заношенный до дыр нагольный тулуп одного из тюремных сторожей, Радищева отправляли в великой спешке. Ему не разрешили даже проститься с семьёй. Путь, простиравшийся почти на семь тысяч вёрст, лежал через Тверь, Нижний-Новгород, Тобольск, Томск, Иркутск, а затем, расходясь с большим Сибирским трактом, поворачивал на север и жался к берегу реки Лены...

Проезжая через Тобольск, узник написал семь стихотворных строк:

Ты хочешь звать: кто я? что я? куда я еду? - Я тот же, что и был и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе в стихах, Чувствительным сердцам» истине я в страх В острог Илимский еду.

Эти гордые слова как нельзя лучше характеризуют Радищева.

Проделав путь из каземата Петропавловской крепости в Сибирь, Радищев в самом деле как бы проложил дорогу для «смельчаков и в прозе и в стихах»: в девятнадцатом веке этой же дорогой шли поэты-декабристы, петрашевцы, шёл Чернышевский. Но в пророчестве предтечи декабристов и революционеров-разночинцев таился и другой, гораздо более важный смысл: Радищев своей деятельностью проложил идейную дорогу для последующих поколений русских революционеров.

Палата, приговорившая автора к смерти, в том же приговоре осудила на уничтожение и его труд Но, несмотря на все старания вытравить из общественного сознания самую память о Радищеве, это самодержавию не удалось. Книга пережила своё время и стала одним из самых замечательных памятников русской литературы.

Известно, что рукописные копии с уцелевших экземпляров книги долгое время распространялись в русском обществе. Француз Массой в своих воспоминаниях о России сообщает такую подробность: «Петербургские купцы платили по 25 рублей, чтобы иметь книгу Радищева на час и тайком почитывать».

Революционные идеи Радищева вдохновляли Пушкина, я великий поэт не раз с благоговением произносил его имя. Герцен говорил о нём: «Его идеалы... - это наши мечты, мечты декабристов».

В статье «О национальной гордости великороссов» Ленин писал: «Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилием, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс...»

Теперь, когда эта могучая революционная партия масс, партия Ленина - Сталина, вот уже тридцать пять лет руководит народом, строящим коммунистическое общество, когда в нашей стране с избытком осуществилось всё, о чём страстно мечтал Радищев, - мы с особенной гордостью вспоминаем его имя и чтим его светлую память.

Екатерине II попал в руки один из первых проданных Зотовым экземпляров «Путешествия». В дикой злобе она испещрила его самыми резкими замечаниями, самыми страшными угрозами. Она всячески старалась доказать, что «крамольные» идеи, развитые с такой сокрушительной силой в книге, якобы сплошь заимствованы автором из якобинской Франции.

Она писала: «Тут царям достается крупно... Сие думать можно, что I целит на французской развратной нынешний пример...» «... Намерение сей книги на каждом листе видно. Сочинитель оной наполнен и заражен французским заблуждением...» Не только Екатерина и её ближайшее окружение не желали признать того очевидного факта, что содержание «Путешествия» всеми корнями связано как раз с русской жизнью того времени. Это пытались отрицать и тогдашние русские масоны, ополчившиеся на Радищева. Так, князь Трубецкой писал о книге, что «она имеет основанием проклятой нынешний дух французов...»

Однако любой непредубеждённый читатель легко мог установить теснейшую связь книги именно с русской действительностью, которую Радищев великолепно знал и правильно оценивал. Недаром А. Р. Воронцов метко назвал его «зрителем без очков» - он вполне сумел в своих взглядах возвыситься над предрассудками и заблуждениями той классовой среды, к которой принадлежал по рождению.

«Путешествие ив Петербурга в Москву» явилось подлинной «энциклопедией русской жизни» конца восемнадцатого столетия, как роман «Евгений Онегин» был такой же «энциклопедией» для первой трети девятнадцатого века. Содержание «Путешествия» столь огромно и разнообразно, что не осталось, кажется, ни одного сколько-нибудь серьёзного общественного явления, которое так или иначе не было бы затронуто в книге. Здесь мы встречаемся и с рассуждениями о характере русского народа, и с мыслями о произволе местных властей, о феодальной иерархии, о подневольном крестьянском труде, о народном просвещении, о фольклоре, о жестокой крепостнической эксплуатации, об удушении свободы народа царской властью, о российской буржуазии, о разложении нравов дворянства и о высоких добродетелях в среде крестьян, о дворе и придворных, о рекрутчине и крепостной интеллигенции, о революционной поэзии... Красной нитью через всю книгу проходит мысль о вольности, которая есть «дар небес благословенный» и представляет собой неотъемлемое право каждого человека, потому что каждый «человек, который родятся в мир, - писал Радищев, - равен во всем другому» человеку.

Идея «естественного права», права всякого человека на волную гражданскую свободу, несомненно, сближала Радищева со многими идеологами французской буржуазной революции. Однако по своим политическим и философским воззрениям Радищев был гораздо более последовательным мыслителем и шёл неизмеримо дальше французских просветителей. Достаточно сличить хотя бы его взгляды на крестьянский вопрос со взглядами Вольтера.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.