Матч не кончился, потому что зрители, недовольные судьей, перемахнули через ров, отделявший стадион от трибун, и на футбольном поле началась драка. В центре поля мгновенно образовался клубок из ярких цветных рубашек и синих полицейских мундиров. В воздухе замелькали кулаки и палки.
Мы не могли понять, кто кого и за что бьет. Мы понимали только, что нам тут, в общем-то, делать уже нечего. Тем более, что зрители, оставшиеся на трибунах и болевшие за дерущихся на поле болельщиков, тоже готовы были перейти от слов к делу. Цепная реакция большой драки неминуемо должна была закончиться всеобщим взрывом.
Повторяя на каждом шагу единственное испанское слово, которое мы знали, - «Пердоне!» («Извините!»), - мы с трудом пробрались к выходу. Спустя пятнадцать минут мы уже спокойно пили свой кофе, сидя за столом под полосатым тентом маленького уличного кафе.
Вошел новый посетитель и сел рядом с нами за свободный столик. Это был мужчина средних лет, с крупными чертами лица индейского склада. На нем была надета навыпуск белая рубаха с нарисованными на ней маленькими красными попугайчиками, сильно разорванная на плече, и узкие голубые брюки, порванные на коленях.
На его смуглой скуле, под правым антрацитово-черным глазом, красовался здоровенный лиловый кровоподтек. Кроме того, мы заметили, что он хромает.
Мужчина в рубахе с попугайчиками заказал прохладительного и жадно, прямо из горлышка, выпил почти целиком всю бутылку. Потом он закурил сигарету, посмотрел на нас и, дружелюбно подмигнув нам здоровым глазом, сказал что-то по-испански. Жестами мы ответили, что не понимаем его. Тогда он перешел на плохой, но беглый английский, и вожжи разговора взял в свои надежные руки Вася Коломейцев, молодой ленинградский архитектор, понимавший и объяснявшийся по-английски лучше всех из нашей маленькой группы советских туристов, путешествовавших по странам Латинской Америки.
- Я вас видел «там», сеньоры! - многозначительно сказал мужчина с подбитым глазом.
- Да, мы «там» были, но ушли. И, кажется, вовремя! - ответил Вася Коломейцев.
- Я тоже ушел, но, как видите, не вовремя!
С печальной улыбкой он показал на брюки и рубаху с попугайчиками. Свой подбитый глаз в список потерь и убытков он не включил.
Помолчав, он спросил:
- Сеньоры - туристы? -Да.
- Откуда сеньоры приехали к нам, позвольте спросить?
- Из Советского Союза!
Наш собеседник весь просиял. Он улыбался так широко и так открыто, что казалось, улыбаются не только его глаза и рог, но даже красные попугайчики на рубахе и синяк под глазом.
- О, Советский Союз! - сказал он, продолжая улыбаться. - Ваша страна - великая страна, сеньоры! У вас есть лунник!... Я читал про вашу страну и полон восхищения!
Он поднялся и отвесил нам церемонный поклон.
- Диего Оливейро, юрист! Готов к вашим услугам, сеньоры. - Вслед за тем он горестно развел руками и сказал: - Я очень сожалею, что вы стали свидетелями того, что происходило «там». Не судите, однако, прошу вас, сеньоры, о нашем народе и о нашей стране по этому печальному происшествию. Наш народ добрый и великодушный, но, когда мы смотрим корриду - бой быков - или футбольный матч, мы часто... теряем самообладание! Я думаю, что в этом больше всего виновато наше солнце. Оно вызывает к жизни некий таинственный вирус. Вирус проникает в кровь и вызывает у наших людей приступ лихорадочного бешенства. О, это наше несчастье, поверьте, сеньоры!
Мы наперебой стали утешать Диего Оливейро, уверяя его, что большая драка на стадионе не поколебала наших симпатий к его стране и к его народу. Но он не принял наших уверений.
- Сеньоры, я ценю ваше великодушие, но, поверьте, очень страдаю! Нет, нет, не из-за синяка. Я страдаю морально, сеньоры! Все дело в вирусе, уверяю вас! Всему виной вирус! Простите, нет ли у кого-нибудь из вас булавки? Этот лоскут на коленке... он меня несколько смущает, сеньоры. Я хотел бы привести в порядок... в относительный порядок, конечно, свои штаны.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.