Похоже, Зоя была права: все устраивалось. Моисеев приобрел пальто и меховые ботинки, еще через месяц заказал костюм у лучшего нашего портного и устроил нам в ресторане торжественный ужин - не помню уж, какой он для этого выбрал повод. Это было где-то в середине октября. Вот тогда мы и поняли, что из последнего своего путешествия Иван привез-таки нечто более существенное, чем еще одно географическое название. Вот тогда-то, за ужином, Глеб и спросил, не выдержав:
- Ну, так где же ты был последний раз? Доложись!
- Да! - поддержала неожиданно Зоя. - Где ты нашел ту самую чашу, из которой наконец-то напился вдосталь?
Мы посмотрели на нее с удивлением.
- Чашу? - переспросил Иван. - Какую чашу?.. А-а, понимаю... Там, в Вологодской области. - И ткнул вилкой за плечо, в сторону, где, по его мнению, находилась Вологодская область.
- Заколачивал, как всегда, по тридцатке в месяц? - усмехнувшись, поинтересовался Глеб.
- По полсотни...
И Моисеев погрустнел вдруг, заскучал, притих, и словно бы не по плечу ему уже стал пиджак, широковата в вороте рубашка, и галстук полез на сторону. Не знаю, как насчет ботинок - неудобно было смотреть под стол, - но, похоже, и ботинки стали вдруг ему тесноваты.
Может быть, заметил это не только я. Может быть, и Зоя, и Глеб, и эта девушка, Светлана, тоже заметили, но не обратили внимания. А возможно, обратили, но не подали виду. Я, разумеется, тоже сделал вид, что ничего не заметил, но запомнилось, и потому не очень удивился, когда однажды, месяца полтора-два спустя, где-то ближе к Новому году, поднял трубку и услышал спокойный голос Глеба:
- Юра? Ты не знаешь еще?
- Догадываюсь, - сказал я.
- Тогда загляни ко мне после работы. Он оставил для тебя деньги - долг.
- Вот что значит честность! А как там насчет записки?
- Чего нет - того нет, - сказал Глеб задумчиво и повторил: - Чего нет - того нет...
Моя теория о вмятине и неосторожной няньке тем и была хороша, что можно было крутить ее и так и эдак. То, что Иван «дематериализовался» и на этот раз, не поколебало ее, но упрочило всякие теории Глеба о плохой постановке воспитательной работы в яслях и детских садах, о разных там приличных интеллигентных мальчиках-книгочиях из приличных интеллигентных семей, не выдержавших столкновения с прозой жизни. Но, как ни странно, Глеб упускал один за другим самые удобные случаи напомнить мне об этом. Словно бы позабыл о своих теориях. Словно бы никаких замечательных теорий у него сроду не было.
И тут на авансцену вышла Светлана. Та самая девушка, что была с Иваном Моисеевым на торжественном ужине в ресторане. О ее существовании в природе мы давно знали. Когда Зоя говорила о синице в руках и журавле в небе, именно Светлану она имела в виду - не знаю, правда, в каком из этих двух качеств. Но представлена нашей компании Светлана была именно на том ужине. И принята нами. С этим затруднений не возникло. Во-первых, она была девушкой нашего друга, во-вторых, попросту славной девушкой сама по себе. Работала она в отделе главного механика чертежницей, жила с родителями. Нрава была очень спокойного, тихого, даже слишком робка, и за несколько вечеров с нами у Глеба так и не смогла преодолеть некоторого смущения.
Наверное, преодолела бы, продержись Моисеев еще хоть пару месяцев. Но он-то не продержался.
Так вот, значит, эта Светлана, эта тихоня и мамина дочка, приходит к нам однажды вечером, чуть бледная, немного усталая от чего-то, - от работы, возможно, - приходит, расстегивает пальто, садится на краешек стула и говорит тихо:
- Ребята, я выхожу замуж.
Глебу это заявление страшно понравилось, он похлопал ее по плечу и сказал с веселой доброжелательностью:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.