С Двины ветер несет духовитую речную сырость, и она не въедается, как бывает при малосильном солнце, а только дразнит, щекочет обоняние. Передо мной лежит огромный, тихий, медовый город. По-японски изящные «домики» без окон и дверей, сквозные, прогретые солнцем, стоят в ниточку выстроенные, создавая неповторимый узор улиц, кварталов, проулков.

Пахло деревом, стрекозы, похожие на марсиан, поблескивали над головой слюдяными крыльями. Необыкновенный, радостный покой, подчеркнутый полной тишиной.

Кругом, кругом, сколько глаз мог обнять, было дерево. Темно-синее, как мрамор, отполированное ходьбой многих ног - на земле деревянного городка; светло-желтое, как воск свечной, в штабелях и «возах». Как любимые стихи:

Уничтожает пламень Сухую жизнь мою, И ныне я не камень. А дерево пою. Оно легко и грубо: Из одного куска И сердцевина дуба И весла рыбака. Вбивайте крепче сваи. Стучите, молотки. О деревянном рае, Где вещи так легки.

Голички, уроненные возле желтых, искусно сложенных «домиков», какой-нибудь инструмент вроде пилы или «шкряпки», плащ, греющийся на «возу», - все мне казалось здесь чужеродным. В голове как-то не укладывалось, что этот город построили человеческие руки, с такой он был создан чисто фабричной, машинной аккуратностью и точностью.

А потом минул час, обед кончился, а с ним и первая легкая радость, и умиление, и стихи. Здесь была другая поэзия, не столь утонченная. К запаху дерева примешивался резкий и тяжкий запах работы, и тут насмешливыми, как бритва режущими, репликами меня быстро отучили говорить «дерево» и научили другому, реальному и жизненному: «товар», «древесина». Поставленная на верную дорогу, я стала всматриваться в жизнь лесного города.

Биржа - такое слово, которое ассоциируется у нас либо со старым, почти забытым понятием «биржа труда», либо с грохотом и истерикой битв монополистов из-за вздымающихся и падающих цен на акции.

Тут было совсем другое, игра других интересов. Тут был цех огромного комбината - лесопильно-деревообрабатывающего, ЛДН имени Ленина, - где лежал, стоял, двигался живой и зримый эквивалент золота - древесина, предмет постоянного спроса за границей. И соль всей работы состояла в том, чтобы управиться с тихими, но упорными капризами древесины: так рассортировать, уложить и уберечь, чтобы не надорвать нигде государственный карман, не упустить ни одного золотого рубля. А это, надо сказать, задача...

У древесины, куда ни кинь, враги. Об этом напоминают красные шлемы опрокинутых пожарных ведер и клювастые багры: враг номер один - огонь. А далеко нависающие крылья крыш над штабелями досок - это уж от врага номер два, воды. Вода на досках - это заболонь, это набухшая, утяжеленная сыростью древесина, это зловещая просинь на ясном теле доски, это, наконец, отказ иностранного судна принять товар на борт. Что же лучше? Солнце? Но дружеское тепло его доски принимают благосклонно до 20° по Цельсию. А после доска как бы натягивается под лучом. Прямые линии ее сдвигаются, один из концов надменно задирается кверху. И уж браковщицы присматриваются, прищурив глаз, ругаются вполголоса:

- Опять трах-тарррарах, пропеллер!

Итак, огонь и вода, сырость и солнце - все вызывает тревогу. Ни покоя, ни равновесия в медовом городке.

Был долго и еще источник вечных опасений - зловредный грибок. Он ставил свои синие штампы на древесине. А засиненные доски на экспорт ни в какую не годятся: брак.

Но на грибок управу нашли. К глубокому бассейну с бурой водой - там растворен антисептик ГР-48 - то и дело подкатывают автолесовозы. Эти удивительные машины, маленькие и в высшей степени подвижные, парализуют каждого новичка своим сходством с чем-то живым - не то с голенастым муравьем, не то с марсианином с иллюстраций к книгам Уэллса. Ноги при нужде способны удлиняться, и меж этих высоких, тонких ног помещается «воз» досок. Смотришь со стороны, и неясно: то ли лесовоз несет товар, то ли сам едет на плотной, отлично уложенной пачке. «Муравьи» шустро тащат «возы» к бассейну, съезжают резко, быстро в воду, погружая доски глубоко и почти становясь торчком. Ловко выбравшись затем из воды, лесовоз ослабляет зажимы и осторожно ставит «воз» на отстойную площадку. Антисептический раствор стекает с досок и тихо журчит по стойкам обратно в бассейн. Потом «возу» предстоит опять попасть в объятия лесовоза. Трогай! Возчики приметливы и сноровисты. Мне, новичку, заблудиться в кварталах лесного города - пустяк, у всякого встречного дорогу к проходной выспрашиваю, а возчики, глядя из окошек кабин, легко читают адреса, написанные всюду, - глаза только иметь... На «домиках» - штабелях есть внизу место, известное привычному взгляду. Там четко обозначено что к чему. Например: 3-51 - означает 3-й проулок, 51-е место, 5-25- 5-й проулок, 25-е место. Всего проулков двадцать, но отсчет еще ведется и по кварталам. Квартал - это все равно, что участок на заводе. Вообще просвещенному, наблюдательному проулок, а тем более штабель скажет многое без докучных расспросов. Достаточно только взглянуть на «паспорт» в самом низу штабеля. Вот один из таких «паспортов», списанный прямо с доски:

«Кр. - 34 (количество досок в ряду штабеля)

размер - 2 х 4 (в дюймах)

4 сорт

1 462 доски

нач. 24.7 - кончили 15.8.

Строили Едимский, Тюряпин».

Лаконичность и исчерпывающая полнота информации - как в военной реляции. И, как в военных реляциях, главное внимание цифрам. Говорить с укладчиками на их биржевом языке очень сложно. Если ты, не подготовившись к тому, чтобы разобраться, с чем едят все эти «стандарты», «дилены», «копейки», ввяжешься в солидный разговор, пиши пропало.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.