Тайна семи настилов

- Конечно, все дело в четырех кусках, - негромко говорил Аникин. - И как это я раньше не догадался! Почему отрез обязательно надо делить на четыре равные части? А если разделить ткань на неравные куски?..

Шура перестала напевать. Я заметила, как заблестели ее глаза.

«В самом деле, - подумала я, - почему мы делим отрез на четыре равных куска? Ведь в них не всегда укладываются нужные выкройки. А что, если попробовать размечать ткань по - иному? Не механически делить ткань на равные части, а подобрать такую комбинацию выкроек, чтобы заполнить без остатка «хвосты» отреза, а кусочки ткани между картонными лекалами использовать под детские выкройки, например».

И снова по логарифмической линейке заскользил стеклянный движок.

Пришлось считать все сначала... Как просто было раньше! Любой отрез, не задумываясь, делили на четыре части. Теперь же вместо привычной, не вызывавшей сомнений цифры «4» в моей тетради стоял большой вопросительный знак.

Каждый вечер мы приходили в кабинет технолога и считали, считали, считали... Сначала пытались делить отрез на два куска, потом на три, затем на четыре, на пять... С каждым разом остатков становилось все меньше и меньше. Наконец, мы остановились на семи неравных кусках...

И вот пришел день, когда мы решили провести первый опытный раскрой новым способом. В цехе собрались все. Аникин стоял у окна, молчаливый и бледный. Он заглядывал в таблицы, проверял выкройки и делал десятки ненужных движений.

На полках лежали сотни отрезов, все разные и в то же время так похожие один на другой. Глядя на них, я чувствовала, как становилось труднее дышать. Какой из отрезов придется нести сейчас мастеру?

- Лисина! - услышала я его голос. - Подай сорок второй артикул.

Наконец - то! Это был отрез синей шерсти, мой любимый материал, нежный, как пух. Вместе с Шурой мы развернули отрез на столе. В нем оказалось тридцать восемь метров сорок два сантиметра... Я знала, что должен был делать мастер: найти графу «38, 42». В семь неравных настилов умещались все существующие размеры костюмов... Для отреза длиной в тридцать восемь метров сорок два сантиметра длина первого настила должна составить двенадцать метров, второго - восемь, третьего - четыре с половиной, четвертого - три двадцать... И так до семи кусков.

Мастер разделил отрез, потом начал раскладывать выкройки. Аникин низко наклонился над столом.

Выкройки ложились так плотно одна к другой, как никогда еще не ложились. Не только «хвосты» отрезов оказались заполненными целиком, но также куски ткани между лекалами.

Отрез передали в закройный цех. Сухо застучала машина. Мне казалось, что сердце билось неровными, пульсирующими толчками в такт с раскройным агрегатом, и каждый удар сердца заставлял нож машины продвигаться все дальше и дальше.

- Нет остатков! - не совсем уверенно сказал Иван Михайлович и, улыбнувшись, посмотрел на меня.

Потом я и Шура несли отрезы, которые попадались под руку, и мастер размечал их по новой расчетной карте. На семь настилов! Отрезы сейчас же передавались в закройный цех, и каждый раз оттуда доносился ликующий голос Аникина:

- Нет остатков!

Мы не ушли из цеха ни во вторую смену, ни в третью. Я не чувствовала усталости, все время бегала из подготовительного цеха в раскройный и не могла отвести глаз от раскройной машины. Иван Михайлович вместе с Таней отмечали в расчетной карте обмеренные настилы.

В пятом часу утра, когда из раскройного цеха так и не прислали ни одного лоскутка, Аникин поднялся, вытер лицо платком и устало облокотился на стол.

- Ну, вот и все!

Он закрыл расчетную карту и полез в карман за папиросами. Несколько минут технолог сосредоточенно курил, не говоря ни слова. Не было ни поздравлений, ни ликования. Я глядела на усталые, осунувшиеся лица подруг и не могла свыкнуться с мыслью, что завтра уже не нужно будет открывать тетради и искать ошибку в расчетах...