«Мы всегда, со II съезда, стояли за партийность...»
21-23 июля 1907 года в финском городе Котке Ленин участвует в Третьей конференции РСДРП. Протоколы ее не разысканы. Зато сохранились воспоминания самого Владимира Ильича. Выступая 8 июня 1909 года на совещании расширенной редакции «Пролетария», он рассказывает:
- На общепартийной конференции Дан сказал: кто же не знает, что Ленин обвиняется в меньшевизме? Я ему ответил: читайте «Пролетарий» и на основании его судите, а не собирайте сплетни... Нет ничего хуже, как отсутствие открытой борьбы. Я говорю: принципиальное единство нарушено, вы говорите другое, а в то же время называете Ленина Мартовым... Мы всегда, со II съезда, стояли за партийность, теперь продолжаем только ту же линию... Мы верим в партийность н отстаиваем ее. На следующий день - 9 июня - Ленин снова отмечает, возражая лидеру «впередовцев» Богданову («Максимову»):
- О Коткинской конференции Максимов напутал; дело было так: в случае, если бы поляки были за бойкот, а мой голос был бы решающим, я заявил, что предпочитаю голосовать тогда с большевиками. Это было мое условие, сделанное по отношению к полянам, тогда весь Большевистский центр был против бойкота. Фракция же была за ойкот, но раскола не было, ибо не было группы, которая его хотела бы. Через год фракция оказалась на нашей стороне. Есть «большевики», которые боятся бить отзовистов и быть вместе с меньшевиками. На конференции я выступил с меньшевиками против отзовистов. Зимой 1918 года - в послесловии к «Тезисам о немедленном заключении мира» - Ленин пишет по адресу «левых» коммунистов, выступавших за так называемую «революционную войну»:
- Создавшееся положение дел в партии чрезвычайно напоминает мне положение дел летом 1907 года, когда огромное большинство большевиков было за бойкот III Думы, когда я защищал участие в ней, наряду с Даном, и подвергался за это ожесточеннейшим нападкам за свой оппортунизм. Объективно, вопрос стоит теперь, равным образом, вполне аналогично: как и тогда, большинство партийных работников, исходя из самых лучших революционных побуждении и лучших партийных традиций, дает увлечь себя «ярким» лозунгом, не схватывая новой общественно-экономической и политической ситуации, не учитывая изменения условий, требующего быстрого, крутого изменения тактики. И весь мой спор, как и тогда, приходится сосредоточить на выяснении того, что марксизм требует учета объективных условий и их изменения, что надо ставить вопрос конкретно, применительно к этим условиям. «Я стою на старой позиции Ленина», - воскликнул один из молодых москвичей (молодость - одно из самых больших достоинств, отличающих эту группу ораторов)... В том-то и беда, что москвичи хотят стоять на старой тактической позиции, упорно не желая видеть, кан изменилась, как создалась новая объективная позиция. К воспоминаниям о политических уроках 1907 года Владимир Ильич возвращается и тринадцать лет спустя - в законченной весной 1920 года книге о детской болезни «левизны». Он делает здесь такое сопоставление:
- Насколько мне удалось познакомиться с газетами «левых» коммунистов и коммунистов вообще в Германии, у первых есть то преимущество, что они лучше умеют агитировать в массах, чем вторые. Нечто аналогичное я наблюдал неоднократно - только в меньших размерах и в отдельных местных организациях, а не в общегосударственном масштабе - в истории большевистской партии. Например, в 1907 - 1908 годах «левые» большевики иногда и кое-где успешнее, чем мы, агитировали в массах. Это отчасти объясняется тем, что легче подойти к массе в революционный момент или при живых воспоминаниях о революции с тактикой «простого» отрицания. Это, однако, еще не довод за правильность такой тактики. Во всяком случае, не подлежит ни малейшему сомнению, что коммунистическая партия, которая хочет быть на деле авангардом, передовым отрядом революционного класса, пролетариата, и которая, сверх того, хочет научиться руководить широкой массой не только пролетарской, но и непролетарской, массой трудящихся и эксплуатируемых, обязана уметь и пропагандировать, и организовать, и агитировать наиболее доступно, наиболее понятно, наиболее ясно и живо как для городской, фабричной «улицы», так и для деревни.
В начале августа 1907 года Ленин отправляется в Штутгарт - на Международный социалистический конгресс. Своему первому появлению на форуме социалистов всего мира Ленин посвящает немало воспоминаний. 4-5 августа на заседаниях российской делегации конгресса и Международного Социалистического Бюро Владимир Ильич предлагает предоставить социал-демократам России 11 голосов. Эсерам - 6. Последние жульнически искажают историю обсуждения политически немаловажного вопроса. И Ленин - 20 октября - на страницах «Пролетария» сообщает в статье «Как пишут историю социалисты-революционеры»:
- В номере пятом центрального органа социалистов-революционеров, «Знамени Труда», находим передовую о Штутгартском съезде, написанную с обычным для с[оциалистов]-р[еволюционеров] потоком фраз и неумеренного хвастовства»... За три года «мы, русские социалисты», выросли в большую массовую партию. И это признал открыто и почтительно (It!) Интернационал. Одним словом, - тридцать тысяч курьеров были посланы из Европы для выражения почтительности социалистам-революционерам. А злокачественные с[оциал]-д[емократы] вели в русской секции «маленькие интрижки», именно: боролись против равенства голосов для с (оциал]-д[емократов] и с[оциалистов]-р[еволюционеров], требуемого социалистами-революционерами. Социал-демократы требовали: 11 голосов себе, 6 социалистам-революционерам и 3 для профессиональных союзов... Бебель и Адлер согласились с доводами нашего, с[оциал]-д[емократического] представителя в Бюро относительно того, что социал-демократы и социалисты-революционеры не равны по силе... По существу наши представители спорили в Бюро следующим образом. Социал-демократ ссылался на число депутатов во второй Думе, как на самый точный критерий силы партий... Социалист-революционер возражал, что кроме фракции с[оциали-стов]-р[еволюционеров] в Думе были почти что эсеры - и трудовики и народные социалисты. Частичну их надо, дескать, прибавить к эсерам! У энесов есть притом - буквальные слова социалиста-революционера - «писатели первоклассные»... Представитель с[оциал]-д[емократов] ответил на это: да, у н(ародных) социалистов] есть «первоклассные писатели» - как есть они у французских радикалов-социалистов и радикалов, вроде хотя бы Клемансо (тоже «первоклассный писатель!»). Но прилично ли это для самостоятельной партии ссылаться в доказательство своей силы на чужую партию? Прилично ли это, когда сами «первоклассные писатели» из энесов и не думают просить о допущении их на съезд... «Социал-демократы». «Наш социал-демократический представитель в Бюро». «Наши представители». «Социал-демократ». «Представитель социал-демократии»... Под всеми этими псевдонимами подразумевается сам Ленин. О своей политической позиции на конгрессе Владимир Ильич в данном случае рассказывает в форме полемической статьи, обличая эсеровскую демагогию.
«Международный социалистический конгресс в Штутгарте»
Так озаглавливает Ленин в конце августа - начале сентября 1907 года обширную корреспонденцию для большевистского «Пролетария». Касаясь резолюции конгресса «по вопросу об антимилитаризме», он - по обыкновению не называя себя - рассказывает о поправках, которые внес в проект резолюции Бебеля:
-... Русские делегаты с[оциал]-д[емократы] внесли свои поправки к резолюции Бебеля. В этих поправках говорилось, 1) что милитаризм есть главное орудие классового угнетения; 2) указывалась задача агитации среди молодежи; 3) подчеркивалась задача социал-демократии не только бороться против возникновения войн или за скорейшее прекращение начавшихся уже войн, но и за то, чтобы использовать создаваемый войной кризис для ускорения падения буржуазии... Резолюция конгресса о милитаризме и международных конфликтах призывала «действовать так, чтобы молодежь рабочего класса воспитывалась в духе социализма и в сознании братства народов». Этот пункт резолюции Ленин поясняет в примечании:
- В русской поправке стояло еще положение: «так, чтобы господствующие классы не осмеливались употреблять ее (молодежь) как орудие для упрочения их классового господства против борющегося пролетариата». Слова эти выкинуты комиссией не потому, чтобы с ними принципиально кто-либо не соглашался, а потому, что они сочтены были немцами за нелегальные, могущие дать повод к распущению социал-демократических германских организаций... Резолюция далее обязывала парламентских представителей рабочего класса «сделать все возможное, чтоб помешать объявлению войны всеми кажущимися им рациональными средствами, род которых зависит от степени обострения классовой борьбы и общего политического положения». По этому поводу Владимир Ильич замечает:
- В русской поправке было сказано, что эти средства (для воспрепятствования войне) изменяются и усиливаются... смотря по обострению классовой борьбы и т. д. Комиссия выкинула: «усиливаются», оставив лишь «изменяются». О той же поправке к резолюции Бебеля Ленин вспоминает и зимой 1916 года. Он заявляет тогда во втором «Сборнике «Социал-Демократа»»:
- Я хорошо помню, что окончательному редактированию этой поправки предшествовали продолжительные непосредственные переговоры наши с Бебелем. Первая редакция говорила гораздо прямее о революционной агитации и революционных действиях. Мы показали ее Бебелю; он ответил: не принимаю, ибо прокурорская власть распустит тогда наши партийные организации, а мы на это не идем, пока нет еще ничего серьезного. После совещания с юристами по специальности и многократной переделки текста, чтобы выразить ту же мысль легально, была найдена окончательная формула, на принятие которой Бебель дал согласие. В предисловии к брошюре Луначарского об отношении партии к профессиональным союзам Ленин отмечает эпизод, связанный с тем, что Август Бебель, открывая конгресс, ни слова не сказал о русской революции:
- Я, со своей стороны, могу засвидетельствовать, что во время речи Бебеля сидевший около меня в бюро Ван Коль, представитель правого крыла социалистов, следил именно за тем, упомянет ли Бебель про Россию. И как только Бебель кончил, Ван Коль обратился ко мне с выражением своего удивления; он не сомневался (как не сомневался и ни один серьезный член конгресса), что Бебель забыл о России случайно. Промахи бывают с самыми лучшими и опытными ораторами... Вспоминает Ленин и о своей встрече с типичным представителем социал-оппортунизма, единомышленником Ван Коля - американским социал-реформистом Морисом Хилквитом. В ноябре 1915 года Владимир Ильич пишет Александре Коллонтай:
- Что Хилквит будет за Каутского и даже правее его, я не сомневался, ибо видел его в Штутгарте (1907) и слышал, как он после того защищал запрещение ввоза желтых в Америку («интернационалист»)... К особенно памятному ему эпизоду конгресса Ленин возвращается и вспоминая о Гарри Квелче:
-...на Штутгартском международном социалистическом конгрессе Квелч подвергся репрессиям со стороны вюртембергского правительства, которое выслало Квелча из Штутгарта (без суда, по полицейскому распоряжению, как иностранца), за то, что Квелч на народном собрании назвал Гаагскую конференцию «a thiefs supper» (буквально: собрание воров). Когда на другой день после высылки Квелча открылось заседание конгресса, английские делегаты оставили пустым стул, на котором сидел Квелч, и повесили на этом стуле плакат с надписью: «здесь сидел Гарри Квелч, высланный вчера вюртембергским правительством».
Летом 1908 года редакция польского журнала «Социал-Демократическое Обозрение» попросила Владимира Ильича кратко изложить содержание его новой книги «Аграрная программа русской социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов». Ленин составил автореферат своего труда. Приведем наиболее характерные отрывки:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.