Недавно автор этой статьи был свидетелем спора двух людей (назовем их рядовыми кинозрителями) о кинофильме «Война и мир». Одна сторона утверждала, что так и только так, как это сделал Сергей Бондарчук, можно прочитать в наше время средствами кинематографа роман Льва Толстого, только так можно снять картину и так величаво должно развиваться действие. Отметив фрагментарность, спорную трактовку ряда образов, эта сторона считала в целом картину выдающимся явлением советского киноискусства, блестящей реализацией на экране великого произведения Толстого. Другая сторона доказывала, что фильму не хватает толстовской теплоты, его человековедения, что роман нельзя снимать с использованием вертолетов, самолетов и другой современной техники - в результате на экране рушится стиль Толстого, что у писателя, при всех его философских и исторических отступлениях, есть действие, непрерывность самых разнообразных событий, переплетение людских судеб, сама жизнь - все то, что мы называем сюжетом, а в кинофильме он почти отсутствует и вместо него следуют одна за другой красивые иллюстрации. Обе стороны согласились, что Наташа в исполнении Людмилы Савельевой прекрасна, хотя актриса в отдельных случаях несколько переигрывает, кокетничая своей непосредственностью и обаянием. Обе стороны признали, что Пьер - С. Бондарчук - это истинно толстовский Пьер, но не двадцатилетний юноша, каким он предстает в начале романа, а человек уже сложившийся как личность, умудренный жизненным опытом; что исполнение А. Кторовым роли старого князя Болконского - совершенство. Заранее оговорюсь, что в споре, описанном выше, автор этих строк был согласен с первой стороной. Действительно, создан замечательный фильм. Действительно, картина не лишена недостатков. Впрочем, какие-то просчеты, недоработки неизбежны, если принять во внимание сложность, масштабность, длительность творческой работы, когда сама работа - поиск и открытие нового для самого автора экранизации. При суждении о фильме, при его оценке нельзя быть нетерпимым, нужно сохранять объективность, умом и сердцем понимать ответственность художника и уважать его труд, а то, что Сергей Бондарчук - большой художник, вряд ли кто будет оспаривать. Многие виднейшие мастера мирового кинематографа - и отечественные и зарубежные - пытались воссоздать на экране роман Льва Толстого «Война и мир». Только в России более полувека назад были сняты три фильма. А сравнительно недавно за рубежом Кинг Видор рискнул осуществить двухсерийную постановку «Войны и мира». Отдадим должное американскому режиссеру - смелые достойны уважения. Поблагодарим Одри Хэпбэрн и Генри Фонда. Их игра доставила нам радость и удовольствие. Но голливудский киновариант «Войны и мира» был подобен сорванному с ветки недозревшему плоду: и кожура бархатистая и краски вроде бы живые, а заглянешь внутрь - сердцевина зеленая. Не наполнила земля своими соками зерна плода. И не могла наполнить, потому что земля эта была чужая, лишенная материнского тепла. В американском фильме был отлично построенный сюжет, логичное развитие событий, неплохие батальные сцены, высокого класса актеры, но не было основного: самой России, ее народа, понимания его духа, его величия, а следовательно, не было и Толстого. Замени русские фамилии героев картины иностранными - французскими, английскими, какими угодно, - и будет приятная, трогательная, подчас даже драматическая история из великосветской жизни некоего иностранного государства с антуражем в виде бородатых «поселян». Пусть меня простят за некоторое преувеличение, но, право, оно не так уж далеко от действительности. И «виной» тому фильм «Война и мир» в постановке Сергея Федоровича Бондарчука. Истина познается в сравнении. Теперь, когда эта картина вышла на большой экран, несовершенство голливудского варианта «Войны и мира» стало особенно очевидно и бесспорно. Кстати, Кинг Видор сам честно и открыто признал выдающиеся достоинства фильма Сергея Бондарчука. Есть великая закономерность в творческом развитии всякого настоящего художника: это глубокое ощущение и понимание народности, когда мысль, воля, силы, талант, вдохновение целиком и полностью отдаются тому главному в искусстве, без чего нет самого искусства. Это главное - посвящение себя народу и создание того, что народ должен принять как свое близкое, кровное, родное. Мне могут возразить: позвольте, все это правильно, но ведь речь-то идет только об экранизации, а не о создании самостоятельного, оригинального произведения. Да, Сергей Бондарчук понимал невероятную трудность своего замысла: перед ним был Лев Толстой, его гениальность, его слово, его противоречивость, его необъятность. Но постановщик и не ставил своей задачей подняться над Толстым или «дополнить» его. Он хотел, бережно сохранив национальную основу романа, средствами кинематографа выразить главную суть бессмертной эпопеи. Полностью почти ни одно классическое произведение воплотить на экране нельзя. Более того, удачная экранизация - труднейший жанр кинематографа. И нередко режиссеров, «замахнувшихся» на классику, но не понявших ни идеи, ни стиля, ни художественных особенностей классического произведения, пытавшихся его искусственно «осовременить» или «расширить и углубить», неуважительно отнесшихся к первоисточнику, ждало тяжелое поражение, и зритель не принимал подобных «классических» фильмов. Достаточно вспомнить последние экранизации «Выстрела», «Героя нашего времени», «Ионыча» («В городе С»), «Гранатового браслета». Когда дело касается экранизации, можно говорить лишь о максимально возможном приближении к оригиналу. Именно такую задачу поставил перед собой Бондарчук. И это было единственно правильным решением. В своем творчестве актера и кинорежиссера Сергей Бондарчук последовательно разрабатывает народно-героическую тему. Несколько лет назад он, автор и главный исполнитель кинотрагедии «Судьба человека», зримо раскрыл нам огромной эмоциональной и моральной силы образ русского советского человека. Содружество двух крупных художников - М. А. Шолохова и С. Ф. Бондарчука - позволило одержать нашей кинематографии одну из ее самых знаменательных побед. Ведь солдат Андрей Соколов Шолохова и Бондарчука был не только героем конкретного произведения, - он в значительной степени олицетворял собой народ, Родину, новый строй в годину тяжких испытаний. Но и у самой великой полноводной и могучей реки есть исток. Истоки народного подвига - в истории народа. Русская классическая и советская литература дала миру немало великолепных произведений, посвященных героическим страницам народной жизни и борьбы. Достаточно назвать «Слово о полку Игореве» и «Задонщину», «Полтаву» и «Бориса Годунова», «Тараса Бульбу» и «Бородино», «Севастопольские рассказы» и «Войну и мир», «Тихий Дон» и «Василия Теркина», «Железный поток» и «Разгром». И показать на экране исток народной мощи, преодоление преград, наконец, бескрайний разлив и широкое, свободное течение силы народной - разве это не благодарная задача для художника!... И Сергей Бондарчук, наш современник, оглянулся в прошлое, далекое и суровое, чтобы нам всем лучше понимать настоящее и крепче любить его. Сергей Бондарчук остановил свой выбор на «Войне и мире». Поэтому работу его нельзя рассматривать как некий запоздалый ответ американцам или как простое соперничество на кинониве, - советское киноискусство должно было само рано или поздно приступить к экранизации «Войны и мира». Так роман «Война и мир», уникальный эпос, историко-литературная панорама России, удивительное по глубине самовыражение писателя, стал для Бондарчука источником вдохновения и творчества. _ Когда шесть лет назад он приступил к работе над фильмом, за его плечами в кино были образы Шевченко и Отелло, Дымова и Соколова, образы гуманные, сложные и трагические. Даже в небольшой роли больного инженера-кораблестроителя из фильма «Неоконченная повесть» (своеобразной актерской репетиции перед большими свершениями) угадывались черты будущих героев - сильных, человечных, мыслящих, в которых чувство ответственности и любви к Родине стало главным, определяющим. И, прикоснувшись к великому творению Льва Толстого, режиссер, полный уважения к великому, повел за собой в творческую битву своих единомышленников по искусству. Как-то на одном из острых обсуждений отснятого материала Сергей Федорович сказал: «Нет для меня в жизни ничего дороже искусства. Во имя него я готов пожертвовать всем самым дорогим и требую от других того же». Сказал он это тихо и глухо, но с огромной силой страсти и убежденности, и каждый из присутствовавших понял: это не просто фраза - это правда. Полной отдачи - душевной, физической, творческой - требовал постановщик от своих товарищей. И сам он, энергичный, целеустремленный, строго взыскательный, не отступающий перед трудностями, все годы работы показывал пример вдохновенного творческого труда. Таких людей иногда называют фанатиками. На мой взгляд, это определение неудачно, оно несправедливо по отношению к таким людям. В понятии «фанатик» есть какой-то оттенок ослепленности. Художника точнее характеризует доброе русское слово «подвижник». Подвижник в искусстве, подвижничество в творчестве - что может быть прекрасней и благородней! И еще нужно быть смелым и решительным человеком. Художнику, писал Пушкин, нужно обладать «высшей смелостью, - смелостью изобретения, созидания, где план обширный объемлется творческой мыслию...». Так на «Мосфильме» работали Сергей Бондарчук и его группа. Уже в сценарии, разделенном, как и роман Толстого, на четыре серии (тома), можно было видеть бережное и любовное отношение к слову и мысли великого писателя: никакой отсебятины, неуклонное соблюдение толстовского текста. Положив в основу сценария только основные сюжетные линии и узлы, авторы экранизации С. Бондарчук и В. Соловьев подчинили их, по выражению Толстого, «мысли народной», заключенной в идее величия и несокрушимости народа, его беззаветной любви к Родине, идее, воплощенной на полотне сколь грандиозном, столь живописном и выразительном, причем не только через впечатляющие массовые народные сцены в дни войны и в дни мира, но и через судьбы героев романа. Конечно, полностью перенести всех действующих лиц, все события и философию эпопеи на экран невозможно. К тому же кинематограф, при всей его зависимости от литературы, искусство самостоятельное. В его распоряжении свои средства художественного изображения. Но многоплановость, глубина, размах, толстовские обобщения органично вошли в сценарий, а затем в фильм. И все же справедливости ради заметим, что сюжетная конструкция, даже в заданном авторами сценария плане, иногда разрывается, и потому некоторые сцены, эпизоды, события, психологические тонкости кажутся случайными, необязательными. Домысливать что-то, вспоминать важные детали по ходу фильма очень трудно, это ослабляет внимание, отвлекает от главного, хотя фильм - и это надо подчеркнуть - рассчитан на зрителя, хорошо знающего «Войну и мир». Так, не совсем понятной (при всем мастерстве игры С. Бондарчука и В. Тихонова) представляется сцена встречи в сарае Пьера и князя Андрея в канун Бородинского сражения. Князь Андрей сух в обращении со своим другом, раздражен, недоволен, подчеркнуто ироничен; Пьер же в смущении, он растерян, неловок, говорит невпопад, словно бы чувствует себя в чем-то виноватым. Что же происходит с друзьями? Психологическое объяснение этой сцены надо искать в предыдущем свидании в Москве, когда князь Андрей просил Пьера вернуть Наташе ее письма и портрет. В фильме эти две сцены разобщены, они не связаны между собой логикой развития сюжета, между ними нет того необходимого кинематографического «мостика», тех смысловых и монтажных акцентов, которые помогли бы зрителю связать воедино трагическую ошибку Наташи Ростовой, оскорбленную гордость князя Андрея и бескорыстное, дружеское посредничество доброго Пьера с поведением князя Андрея в сарае, когда неожиданное появление Безухова больно напомнит Болконскому о крахе его любви, о разочаровании в людях, о крушении его идеалов. Но эти погрешности с лихвой покрываются внимательным и серьезным проникновением режиссера в существо толстовского романа. Вспомним два эпизода из фильма, сравним их с тем, что написал Толстой, и посмотрим, как средствами кино раскрывается толстовская мысль, слово, обобщение. Аустерлиц. Тяжелое поражение союзных войск - русских и австрийских. Битва, роковой исход которой, несмотря на предостережение Кутузова, несмотря на опыт и мужество русской армии, был предрешен. Бессмысленная гибель тысяч русских солдат ради жалкого престижа и честолюбивых замыслов «властителя слабого и лукавого» - Александра I. И вот постановщик С. Бондарчук и оператор А. Петрицкий, чтобы показать всю «ничтожность величия» российского самодержца и «мелочность» другого «героя» - Наполеона, сокращают чисто батальные эпизоды и через восприятие раненого князя Андрея, сопоставляя два плана - неба и земли, - открывают нам высокую сияющую бесконечность с плывущими облаками как символ всего самого справедливого и доброго и копошащийся человеческий муравейник там, далеко внизу, на окровавленной, изрытой ядрами земле, как результат легкомысленного проявления «воли» и мелкого тщеславия сильных мира сего. Эта «карусель» Аустерлица снята с огромной высоты. Философская мысль Толстого выражена авторами фильма с большой силой художественного обобщения, хотя в романе нет, конечно, никакой «карусели», никакого «взгляда с высоты». Здесь произошло не дополнение, а раскрытие Толстого. Такое решение темы Аустерлица по плечу только современному кинематографу и только выдающимся мастерам. А теперь перенесемся на четыре года вперед, в Отрадное, где молодой Болконский однажды невольно подслушал разговор Сони и Наташи. «Ночь была свежая и неподвижно светлая, - пишет Толстой. - Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо-освещенных с другой стороны. Под деревами была какая-то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое-где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая-то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко-белым стволом и сучьями и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе». Эту ночную сказку видят князь Андрей и Наташа. Помните, как мечтает юная графиня Ростова? «Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки - туже, как можно туже, - натужиться надо и полетела бы. Вот так!» А как это - «вот так»? И мы, глядя на экран, следуем за воображением Наташи и совершаем вместе с ней поистине фантастический по своей красоте полет над спящей землей, который позволяет нам почти физически ощутить и запах лесов, и прохладу вод, и свежее дыхание ветра, и серебристость света, и простор, бесконечный простор русских далей. «Эффект присутствия» достигается всеми совершенными техническими средствами кинематографа - цветом, стереофоническим звуком, широким форматом. Описания полета нет у Толстого, только два слова: «вот так». Но разве можно говорить о каком-то «искажении» Толстого или о «нарушении» его реализма, когда видишь на экране жестокую «карусель» Аустерлица и романтический «полет» Наташи, столь близкие толстовскому духу?! Стремление создателей фильма полностью использовать всю техническую оснащенность современного кинематографа для достижения максимального единства замысла и отображения вполне закономерно и не вызывает возражений. Но иногда эта понятная увлеченность «космическими», «вселенскими» масштабами, желание авторов воплотить во что бы то ни стало с помощью широкого формата и «высотных» съемок историческую событийность романа переходит в повторение одних и тех же приемов изобразительности, теряется в чем-то главном чувство меры, и тогда некоторые значительные по замыслу сцены воспринимаются чисто умозрительно, а сердце молчит. Остается только внешнее впечатление: восхищение, удивление - как это снято, как это сделано, - но к происходящему на экране зритель равнодушен, он не сопереживает, он только проявляет любопытство как свидетель, как сторонний наблюдатель. И нарушается эмоциональный контакт между залом и экраном. Так происходит с эпизодом сна Пети Ростова. Мы видим те же тучи, те же облака, наплывы, знакомые картины природы. У Толстого основное содержание дремотных грез Пети выражено в одной точной фразе: «Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность». А мы уже видели это «волшебное царство» с небольшими вариациями и в прологе фильма и во время «полета» Наташи, нам уже знакомо и небо над Аустерлицем с плывущими облаками и многие другие красивые, эффектно снятые кадры. И вот результат: следующая сцена - трагическая гибель Пети в момент казачьей атаки - лишь волнует зрителя, а она должна потрясать, как потрясают, например, блистательные сцены контрудара под Шенграбеном, дуэли Долохова и Пьера, расстрела у стен Ново-Девичьего монастыря (их снимали операторы А. В. Шеленков и Чен Ю-лан), смерти старого князя Болконского, последнего свидания Наташи и князя Андрея и смерти его. Вызывает неудовлетворенность также то обстоятельство, что огромный размах съемок Бородинской битвы и пожара Москвы (не имеющих себе равных в практике мирового кинематографа) в какой-то степени сковывает игру исполнителей главных ролей, оставляет им мало места и времени для раскрытия характеров в исключительных условиях, в минуты наивысшего проявления человеческого духа, и актеры скорее иллюстрируют события, чем создают образы. Эти критические замечания ни в коей мере не снижают общего, безусловно, положительного впечатления от фильма, рождение которого убедительно доказывает неисчерпаемые возможности и творческую мощь нашего киноискусства. В конечном итоге Бондарчук, уделив изображению войны и горя народного столь большое внимание, вполне обдуманно и определенно выразил свою позицию художника - гуманиста и патриота, показал не только жестокость и обнаженность войны и беззаветную отдачу всего человеческого существа, но, главное, раскрыл великий смысл войны 1812 года как всенародной, справедливой, освободительной. В фильме, как и в романе, отразилось, говоря словами В. И. Ленина, «великое народное море, взволновавшееся до самых глубин, со всеми своими слабостями и всеми сильными своими сторонами...». Немалая заслуга в решении народно-героической темы фильма принадлежит Борису Захаве, исполнившему роль Кутузова, мудрого, народного полководца, Николаю Трофимову в роли капитана Тупшна и актерам, сыгравшим роли простых русских солдат, олицетворявших несокрушимость народа. Фильм не только отобразил глубоко патриотическую мысль романа о возможности и необходимости объединения передовых сил русского общества во имя победы над злом и коварством, - фильм показал также неотвратимость сокрушения захватчика, конечного торжества правого дела. Осуждение и разоблачение зла обобщенно, почти символически решается в фильме через проход Наполеона (артист В. Стржельчик) по пустынным палатам и храмам Кремля. Гулкий мерный стук кованых сапог императора раздается в мертвой тишине. И кажется, что вечный камень под ногами Наполеона превращается в ненадежную, зыбкую почву. Император один. Все вокруг ему чуждо, непонятно, враждебно: стены, иконы, изразцы, роспись... И нет покоя в тишине, обманчивой, тревожной и суровой. А там, за стенами Кремля, - непокоренная Россия. Мы не видим ее, но чувствуем дыхание Родины, потому что сам Кремль, ставший исторической мышеловкой для коронованного захватчика, воплощает в себе Россию. И гаснет «романтический» ореол Наполеона. Зло вынуждено отступить. Нашествие обречено. Можно с чувством огромной радости и наслаждения вспоминать и пересказывать многие чудесные, озаренные теплом, светом и благородством сцены «мира», которые составляют основу второй серии фильма. Их национальный колорит, лишенный каких бы то ни было признаков умиленности и сентиментальности, очевиден. В них - и широта русской души, и буйная удаль, и поэтичность характеров, и доброе лукавство, и безбрежная веселость, и легкая, потаенная грусть, и живой, непосредственный ум русского человека. Но пусть лучше каждый зритель хранит их в своей памяти, в своей душе, вновь и вновь обращаясь к любимым страницам и кадрам романа и кинофильма. И жаль, что в четвертой серии картины постановщик, убыстряя ход событий, слишком поспешно забывает о некоторых героях романа и жестко обрывает ряд сюжетных линий. Но трудно, конечно, требовать от авторов фильма невозможного, что-то всегда остается «за кадром», и в конце концов надо ставить необходимую точку. Но то, что мы увидели на экране, то, что подарил нам фильм, заслуживает самой глубокой, самой искренней благодарности. Потому что мы встретились со Львом Толстым. Так, кинематограф - искусство XX века, единое, очень точное, необыкновенно эмоциональное, обладающее огромной силой воздействия, своеобразный монолит всех жанров художественного творчества - совершает свое чудо. Чудо рождалось в неистовом труде. В каждый кадр «Войны и мира», даже самый мимолетный, самый быстротечный и «незаметный», был вложен поистине самоотверженный, продуманный до мелочей труд целой армии людей: не только самого постановщика С. Бондарчука, но и главного оператора А. Петрицкого, главных художников М. Богданова и Г. Мясникова, композитора В. Овчинникова, военных, исторических, литературных консультантов, работников дирекции и администрации во главе с В. Циргиладзе, комбинаторов, архитекторов, гримеров, декораторов, осветителей, пиротехников, реквизиторов, монтажеров, костюмеров, рабочих, солдат - всех не перечесть. В фильме сверкает целое созвездие артистов театра и кино всех поколений. В их игре сочетается творческая зрелость старших и непосредственность молодых, опыт и дерзание, мастерство и увлеченность, вдохновение и точный расчет. Итак, Сергей Федорович Бондарчук и его группа отдали на суд зрителя - отечественного и зарубежного - свою многолетнюю работу, большую, серьезную, глубокую, новаторскую по художественному решению. Фильм благодаря своему эпическому звучанию и высокой трагедийности вышел за рамки обычной экранизации. Поэтому мы с полным основанием можем назвать его киноэпопеей. Нет сомнений, что картине предстоит долгая и счастливая жизнь. И люди, заполняющие места в кинотеатрах, могут вместе с великим писателем, вместе с его героями и теми, кто создал фильм, с гордостью и надеждой сказать: «Да здравствует весь свет!» Свет! Всеобъемлющее русское слово. Это и лучистая энергия, и восход солнца, это символ истины и свободы, это наша родная планета и вся вселенная, это сами люди и человеческое общество. И никакие испытания и горести, страдания и зло не погасят в человеке света, не смогут подавить в нем постоянного стремления к мирной жизни и радостному ощущению бытия, к творчеству и труду.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.