- Не нашлось, но дело не в этом. Я почувствовала, что в душе у меня какие - то серьезные нелады. Потом я поняла: совестно перед матерью. Она бы тоже куда - нибудь пошла, но нельзя оставлять квартиру: буквально все соседи расходятся... В прошлом году я вернулась домой с такой же встречи... Мама не спала. Она всегда меня ждет, и, по - моему, она плакала. Я вспомнила об этом, незаметно оделась и тихонько ушла. Вышла, на улице прелесть: снег, тишина. Я представила, как будет счастлива мама, мы вдвоем встретим праздник, пусть пока вдвоем, это честно.
«Я видел, как вы шли», - хотелось сказать Марьямову.
- Посмотрите же, какой снег! - Она круто обернулась к нему. - В такие минуты начинаешь понимать, что порой очень уж мы торопимся жить и до обидного много не видим вокруг себя: природу, друзей, родную мать, даже дома, которые растут на наших глазах...
- Мы торопимся строить, - серьезно сказал Марьямов.
- Это понимают все наши люди. Но вам же никто не мешает смотреть, как падает снег, шагать на каток и на выставку художников. Ведь жизнь вокруг изумительна! Послушайте же, серьезный товарищ, нам просто нельзя быть сухарями... - Она внезапно замолчала и, засмеявшись, спросила: - Вам, правда, надо было в эту сторону?
Смех ее на этот раз показался Марьямову лукавым и трезвым.
- Да, - неуверенно ответил он, - но...
Она вдруг легко взбежала по ступенькам высокого крыльца с перилами, возникшего неожиданно перед ними, и позвонила. Только теперь он увидел перед собой двухэтажный старинный дом с балконом, с резным карнизом, с тусклой лампочкой на углу и чуть не закричал: «Остановитесь, куда же вы?»
- Опоздаете, - весело сказала с крыльца женщина, ставшая сразу чужой, - и вино, которое купили, никому не пригодится.
- Позвольте же... - пробормотал Марьямов.
В это время за дверью послышался старческий голос:
- Леночка, ты?
- Я, мамуля! - закричала Леночка, громко топая ногами.
Марьямов услышал звонкое «Прощайте!», и дверь захлопнулась. А он уныло смотрел на эту тяжелую широкую дверь, обитую кошмой: на черной тесьме тускло блестели широкие шляпки гвоздиков.
«Что же я наделал! - сказал себе Марьямов. - Какой же я...» Ему казалось, что он сделал какую - то непоправимую ошибку. Он был уверен: вот такую женщину, Леночку, он мог полюбить безотчетно и навсегда. Надо было что - то придумать, надо было сказать всю правду. Сказать, что живет в гостинице, что в городе никого не знает, что полтора месяца роется в бумажках.»
Марьямов медленно пошел, вспоминая, что она сказала: «Пока вдвоем с мамой».
«Пока - Значит, сейчас она одна, - подумал он. - Я ее найду, я приду к ней. Сейчас нельзя, но позже я приду...»
Он вернулся в гостиницу в приподнятом настроении. В номере у соседей слышались голоса. Когда Марьямов вошел, кто - то без пиджака, в рубашке с распахнутым воротом, облокотившись на подоконник, глуховато читал стихи:
Мне показалось, что была зима, Когда тебя увидел я, мой друг. Какой мороз стоял, какая тьма, Какой пустой декабрь царил вокруг...
«Удивительно, - подумал Марьямов, - будто про меня». Он выпил немного вина и скоро ушел к себе. Он крепко спал и, когда проснулся, сразу стал думать о вчерашнем.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.