Жена Фреда Тулли, работящая женщина, выглядевшая старше своих лет, не могла говорить о муже, не упомянув, что поутру он просыпался с песней.

- Люблю, когда мужчина встает веселым! - часто повторяла она. - Люблю улыбку утром. Ведь утро - самая яркая, самая ясная часть дня!

И она говорила всегда только о его утренних песнях, хотя могла бы рассказать о Фреде Тулли многое: и то, что он не пьянствовал, как другие мужчины в их части Гринпойнта, и то, что он вообще хороший семьянин, заботливый отец и прекрасный работник и что он к сорока годам почти совсем избавился от диких припадков вспыльчивости, свойственной ему в юности. Фред Тулли был красивый, широкоплечий, высокий, но слегка сутуловатый от семилетнего сидения за рулем такси. Когда - то он отличался необузданным нравом. Но ни разу в жизни, он не поднял руки на жену. И скорее бы умер, чем коснулся пальцем хотя бы одного из своих детишек.

Время сгладило все шероховатости его характера, и когда по утрам он катался с ребятами по полу, то был так похож на огромного добродушного пса, что жена нередко говорила:

- Ну вот, разве это по - человечески - лежать на животе и барахтаться, как зверюга?

Он просыпался веселым, с песней. Трое мальчиков и девочка гурьбой забирались к нему на кровать, и он, не обращая внимания на ропот жены, тормошил их и боролся с ними, а потом отправлял их всех умываться.

Фред сам готовил кофе. Открывая жестяную банку, он вдыхал залах кофе и пел. Он пел, засыпая кофе в кофейник. Он пел несусветные, бредовые песни, очевидно, услышанные от «этих личностей» в гараже. Никто и никогда еще не слышал подобных песен во всем районе: «Гиммик, гиммик, гиммик, гиммик...» - и вдруг под общий хор детей: «До самого дна!»

Никто во всем доме не мог спать, когда вставали Тулли. Покою не было до тех пор, пока он не уходил с детьми, провожая их иногда до самой школы. По дороге они пели, как «эти личности», говорили соседи. И если жена Тулли часто повторяла, что он просыпается с песней, то, может быть, это делалось как извинение. Иногда она понимала, что было бы гораздо спокойнее, если бы он был, как все люди. Но она уже так давно замужем, она привыкла к нему, и теперь, когда детей больше не появлялось, она чувствовала, что влюблена в него, как школьница.

Фред Тулли знал, что он просыпался веселым. Он оставался веселым, жизнерадостным, отзывчивым еще часа два или три после того, как садился в такси. А потом на него «находило». Так было чуть не с первого дня, когда он выехал в такси. А он сидел за рулем уже семь лет. К двенадцати часам дня он уставал настолько, что славное, веселое утро казалось ему сновидением.

До того, как стать шофером такси, он работал во многих местах: на заводах, фабриках, оптовых складах. Дважды был шофером грузовика. И все это было легче, чем водить такси. Такси он ненавидел, презирал свою зависимость не только от хозяина, но и от седока. Он готов был променять эту холуйскую работу на любой прилично оплачиваемый труд. Но теперь, когда ребята вернулись с войны, из - за морей, найти работу не так - то легко, а он получает около шестидесяти в неделю. Ведь нельзя же бросать работу, если ты получаешь за нее шестьдесят монет в неделю!

В этот день к двенадцати часам в центре города невозможно было проехать: улицы запружены машинами, люди раздражены. Он давно заметил, что день ото дня у людей меняется настроение.

- Я просыпаюсь веселым, - говорил он сам себе, - я просыпаюсь с песней, а к двенадцати часам я уже вот какой.

Ему хотелось выпить. А когда ему хотелось среди бела дня выпить, он знал, что теперь все спокойствие висит на волоске. Он подъезжал куда - нибудь к закусочной, съедал сэндвич, выпивал две или три чашки кофе и держал рот закрытым до конца рабочего дня. Потом он возвращался домой. Дети видели, в каком он состоянии, и не трогали его. И жена видела, в каком он состоянии, и думала про себя: «Ничего, он проснется веселым. Пусть теперь ляжет спать».

... Сегодня он выпил кофе, съел сэндвич. В кафе зашли какие - то знавшие его ребята и сказали: «Эй, Тулли!» Но он только кивнул головой. Тогда они затеяли спор о профсоюзах и затянули старинную песню: «На всем свете не найдешь таких олухов, как шоферы такси, таких низких тварей, как шоферы такси, все вокруг организованы, кроме шоферов такси. Поди скажи что - нибудь шоферу такси, скажи ему что - нибудь для его собственной пользы...»

«Как насчет этого, Тулли?...»

Но он опять только кивнул головой, допил кофе и вышел.

Было четыре часа дня, когда он повернул на Восемьдесят вторую улицу, и там, недалеко от угла Лексингтон - авеню, такси остановила леди.

Когда она села, Тулли лишь мельком взглянул на нее. У него не было зеркальца в машине, и он обернулся, чтобы разглядеть леди как следует. Она была в шикарном меховом пальто, с крашеными желтыми волосами. Лицо застывшее, неподвижное, с безразлично - презрительным выражением. Она назвала адрес (где - то на Сороковой улице между Пятой и Шестой авеню). Голос ее показался Тулли холодным, жестким, слова она произносила нехотя. Он знал и такие лица и такие голоса. Поэтому, пустившись в путь по Лексингтон - авеню, он зажал нижнюю губу и крепко стиснул ее зубами.

Лексингтон - авеню была забита машинами. Едва он успел проехать два светофора, как леди, сидевшая сзади, сказала ему тем же безразличным голосом:

- Может быть, вы перестанете выжимать медяки и повернете на Парк - авеню?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.