- Знаешь, товарищ Берек, - после долгого молчания произнес майор, - сегодня я кое - чему научился. Еще утром твердо решил, что не дам волю своим чувствам. А сейчас мне даже непонятно, как мог я думать, что солдат не должен чувствовать!... Хотел быть очень твердым, а вместо того уподобился мальчишке, который разыгрывает из себя взрослого: приклеил, видите ли, бороду и усы. Такие вещи для ребенка - только игра, а для взрослого - несомненное ребячество... Взгляни на эти вот развалины! Там, в разбомбленном доме, лет сорок - сорок пять назад проживал кузнец Калман Чичери. В передней половине дома помещалась его кузня, в задней - жилье, а на задворках - конюшни. Мы жили по соседству, вон справа. Чичери был кузнецом и коновалом. К нему приводили со всей округи старых, больных кляч. Делал ли он что - нибудь со своими пациентами, кроме взимания с их хозяев денег за леченье и фураж, мне неизвестно. Тем не менее обе его конюшни были постоянно битком набиты изнывающими в предсмертных муках лошадьми.

Я в ту пору мечтал заделаться гусаром. Решение пойти в гусары оставалось непоколебимым, хотя я ни разу в жизни не садился на коня. И вот однажды вместе со школьным товарищем Белой Борбаш, который тоже жил рядом с Чичери и так же, как и я, горел желанием стать гусаром, мы задумали большое дело. Короче говоря, собрались выкрасть из конюшни коновала лошадь, чтобы обучиться верховой езде.

В те времена в девять - начале десятого вечера город уже спал. Мы договорились встретиться ровно в половине десятого. В условленное время я был на месте. Впервые в жизни предстала передо мной ночная улица. Я, по - видимому, очень тогда дрожал, но все - таки крепился. Наконец прибыл и мой друг Бела. Он слегка опоздал и казался напуганным. Я решительным шагом направился прямо к дому Чичери. Бела - что же еще ему оставалось делать? - поплелся следом за мной. Ворота оказались незапертыми, а двери конюшни были распахнуты настежь. Страж «боевых коней» покоился глубоким сном, и путь был свободен. До сих пор не знаю, откуда взялось у меня столько отваги! Отвязав какую - то древнюю кобылу, я вытянул ее из конюшни во двор, причем Бела все время хныкал и сопел. Не обращая на него ни малейшего внимания, я достал скамейку и, встав на нее, одним махом очутился на прогнувшейся от старости пыльной спине лошади. И... о, чудо!... Лошадь, которая едва держалась на ногах, под влиянием бог весть каких стародавних воспоминаний тронулась с места и вынесла меня на улицу. Затем свернула к ратуше и побрела дальше со скоростью одного - двух километров в час. Я, конечно, не ожидал, что лошадь, которую мне удастся оседлать, вместо того, чтобы топтаться на месте, понесет меня все дальше и дальше от моей спасительной скамейки. Признаюсь, я здорово перепугался и заорал во всю глотку, обхватив обеими руками шею клячи. В ответ она начала переставлять ноги значительно быстрее. Бела, перепугавшийся пуще меня, также принялся изо всех сил кричать. Впоследствии мой товарищ стал оперным певцом, но свои выдающиеся голосовые данные он обнаружил тогда впервые.

- Лошадь утащила Гезу! Лошадь утащила Гезу! - ревел Бела.

Через несколько минут вся улица Бочкаи была на ногах. Одни решили, что где - то горит, другие - что на город напали разбойники, и высыпали на улицу; третьи не осмеливались даже носа высунуть за дверь, так как предполагали, что местные богачи устроили очередную пирушку, а связываться с ними было опасно. Финал был таков: меня побили, Белу тоже отдубасили, но больше всего досталось бедной лошади...

Зачем я все это тебе рассказываю?... Да просто потому, что мне сейчас очень приятно поговорить о детстве. Однако это вовсе не значит, что я жалею о том, что оно миновало. Нет, отнюдь нет. Я вовсе не хотел бы снова превратиться в ребенка. У меня нет ни малейшего желания так или иначе оторваться от настоящего. Если и случается когда помечтать, то не о прошлом, а о будущем: как хорошо было бы очутиться на месте моего сына, даже внука или правнука!

Многие поэты полагали, что лишь они имели право на подобные воспоминания. Не хочу оскорблять ни поэзию, ни поэтов, но жизнь говорит нам больше, чем самые величайшие из поэтов. Вот хожу я сейчас по улицам, где в детстве играл в футбол, гонял обруч, сшибал бабки... Прохожу в форме солдата Советской Армии - освободительницы... Хотелось бы мне видеть поэта, который смог бы написать об этом или хотя бы помечтать о таком необычайном жизненном пути! Для этого не хватит даже неудержимой фантазии!...

- Где будем ужинать? - после долгого молчания спросил Балинт.

- У меня, - ответил Берек. - А скажи, товарищ Балинт, ты заметил, что пушки давно замолчали? Что бы это значило?

- Наши взяли Чоп!

Авторизованный перевод с венгерского Ал. Гершкович.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.