Пашок

- Сам ты посуди, дорогой. Приехал академик Степанов в нашу сторону отдохнуть, свежих сил набраться. Должно быть, нужен ему полный покой. А тут начнём мы, местные жители, его осаждать. Я со своим осколком, другой ещё с чем-нибудь... Хорошо ли? Нет, не годится. Пусть себе академик Степанов на озере рыбачит в своё удовольствие, любуется нашей лесной красотой и здоровье своё поправляет. Должно ему здесь понравиться: такой уж у нас край - всех очаровывает.

А заниматься старым осколком мне, дружок мой Пашка, теперь никак невозможно. Сам понимаешь. Вот кончим стройку, зимнюю учёбу наладим, можно будет и в районную больницу подъехать. Там тоже большие специалисты имеются. Верно, Пашка?

Большой, сильный Градов виновато улыбался, будто боясь, что его слова могут огорчить, обидеть мальчика. Пашка нахмурился.

- Всегда вы так, дядя Фёдор! - всердцах крикнул Пашка и развёл руками. - Такой случай упустить!

Не прощаясь, мальчик повернул к воротам, и по его наклонённой голове, по взмахам рук и даже по слегка покачивающемуся за плечами ранцу было видно, что он сильно расстроен.

Не мог Пашка успокоиться и дома. Он всё задумывался, невпопад отвечал матери, собиравшей ему обед, раза два принимался то за задачник, то за «Родную речь», но на сей раз уроки не шли на ум. Всё мерещилась ему изба Градовых в глухое, полночное время. Все спят, только один дядя Фёдор лежит с открытыми глазами. Ноет, зудит старая рана. Дядя Фёдор не стонет, чтобы никого не потревожить. И только бабка Анисья материнским сердцем чует боли сына...

Мальчику не по себе, и он выходит на улицу. Никого из товарищей не видно. Несколько малышей играют в лапту на белом песке у колодца. Но к ним Пашке ученику четвёртого класса - присоединяться уже неудобно. Уговорить бы ребят пойти в лес по грибы! Мысль эта лениво шевельнулась в голове, не пробудив желания.

День ясный, светлый, почти такой же, как и в середине лета, но деревья, овеянные первым холодным дыханием осени, уже увядают. С осин, медленно кружась, падают листья. Воздух прозрачен, чист. Стоящая среди мелкого ельника топографическая вышка видна отчётливо, хотя до неё не меньше двух километров. Вправо от неё дорога до села Матовки. Если идти лесной тропой, то до Матовки не больше трёх километров. Сейчас там находится человек, который может помочь дяде Фёдору...

И Пашку вдруг потянуло в Матовку. «Только погляжу на академика и уйду», - думал Пашка, быстро шагая по усыпанной рыжей хвоей тропе. Занятый своими думами, мальчик не замечал белок, мелькавших среди веток, не слышал допевающих свои прощальные песни перелётных птиц. Дорога прошла незаметно, и вскоре в просвете между деревьями показались избы Матовки.

Дом пашкиного приятеля стоял в самом конце улицы, и как только мальчик увидел издали скворечню над крышей, высокое крылечко с резными столбиками, им овладело малодушие. Что, собственно говоря, он скажет, когда переступит порог дома? Спросит Сеньку о заданных уроках?

Лес окончился, и Пашка подошёл к дому. На колодах, лежащих у ворот, сидел какой-то человек в широкой охотничьей куртке с большими карманами. Голова У него была совершенно седая, лицо же ещё молодое, хотя утомлённое, бледное. Где-то Пашка уже видел эту седую голову, высокий лоб и серые, слегка прищуренные глаза. О, да ведь это и есть академик Степанов, чей портрет был помещён в «Огоньке»!

- Здравствуйте, - едва слышно пролепетал Пашка и застыл на месте, не в силах шевельнуть ногой.

- Здравствуй, мальчик, - точно очнувшись от каких-то своих дум, ответил академик и слегка улыбнулся. От этой улыбки его строгое, почти суровое лицо озарилось таким же выражением участия и расположения, какое Пашка часто замечал на лицах разговаривающих с ним взрослых: отца, дяди Фёдора, учителя.

Некоторое время прошло в молчании. Академик, должно быть, удивлённый тем, что мальчик не уходит, мягко спросил:

- В гости пришёл к Сеньке? Неожиданно тихо, но внятно Пашка ответил:

- Нет, к вам.

Академик пристально посмотрел на стоящего перед ним мальчика и скорее сухо, чем приветливо, произнёс:

- Я слушаю. Что тебе нужно, мальчик?

- Помочь надо человеку, - высоко и звонко выпалил Пашка. - Заболел парторг, дядя Фёдор, а фамилия его - Градов. С войны осколок у него в груди остался, а теперь опять стал беспокоить. А дядя Фёдор терпеливо всё сносит. Такой уж это человек. Сам он обо всех заботится, а о себе совсем не думает, себя не бережёт. Вон на плотине, хогда размыло перемычку, первый в воду полез. А лезть было нельзя: очень студёная вода. И всегда он так: на самое трудное идёт, с собой не считается... Удалить бы тот осколок, чтобы не мешал он дяде Фёдору во всю силу трудиться...

Пашка говорил быстро, горячо, не делая пауз. Глаза у него сверкали, щёки горели, безграничной любовью к парторгу дышало каждое его слово. В его взволнованной речи слышались отзвуки и того, что говорили взрослые о Градове.