Песня о трех эсминцах

- С детства, мы из одного села.

- Плохая у вас дружба, - задумчиво проговорил мичман. Не помогаешь ты ему стать хорошим матросом. Шурупов - человек способный. Ему, видно, хорошего, веского товарищеского слова не хватает, а ты порой стесняешься сказать ему построже, когда он неправ. Вот и портишь человека.

Пронин растерялся:

- Так, товарищ мичман, ведь я же ему не командир! Чего же я ему выговаривать буду?

Мичман нахмурился:

- Не командир, но зато товарищ. А товарищеское слово бывает иногда посильнее, чем командирское.

- Что же я должен делать? - удивился Александр.

Мичман задумался. Он смотрел куда-то вдаль, на берег, и, казалось, совсем забыл, о чём шёл разговор. Потом повернулся, кивнул в сторону бака, где недавно писал Шурупов свою картину:

- Знаете, неглубоко он чувствует то, что рисует. Впрочем, я ведь не художник, - торопливо поправился мичман. - Думается, что хорошо можно нарисовать только то, что сам любишь, что знаешь и всем сердцем понимаешь.

Пронин ничего не сказал. Так и расстались они, не закончив разговора.

В кубрике Александр Пронин внимательно рассматривал картину. Как будто всё очень эффектно. Не понятно только, на что мичман намекал?

На полотне была запечатлена неспокойная седая Балтика. Густой чёрный дым валит из всех труб. Огненные вспышки освещают броневые башни эсминцев. Идёт настоящий морской бой, чего же ещё? Правда, что-то в картине было не так: уж очень ярко бросались в глаза военно-морские флаги. Как будто, не будь их, и можно опутать, где и какие корабли ведут бой. Пронин насторожился. В самом деле, если бы флагов не было, то и не угадать, каков исход боя: кто побеждает, а кто бежит. Пронин повернулся, торопливо вышел из кубрика.

Мичмана он застал в каюте, где обычно собирается комсомольское бюро. Тот сидел, склонившись над столиком, внимательно рассматривал какую-то открытку. Александр осторожно высказал мичману свои сомнения. Орлов оживился, обрадовался.

- Вот и я об этом же думаю, - мучительно тёр лоб мичман, - Смотри, вот на открытке репродукция с картины Айвазовского «Синопский бой». Флагов тут маловато, а всё понятно: где русские суда, где турецкие. Видно, художник знал и любил тему.

По движению кораблей, по стремительности атак, даже по тому, как стреляет корабль, можно было понять, что за его бортами находятся смелые, сильные люди, которые не жалеют жизни во имя чести русского флота.

... Уже перед отбоем Александр Пронин тихонько говорил своему другу:

- Знаешь, как ветераны нашего корабля описывают бои с врагом? Там, в истории корабля, я читал, что враг подкрадывался хищно, а дрался трусливо, всё больше коварством норовил взять, как бы из-за угла. Вот ты так и нарисуй, сумей изобразить на полотне. Я не художник, тебе виднее, как это сделать. Флаги-то легче всего нарисовать...

Александр Шурупов смотрел на друга, и глаза у него были внимательные, изучающие.

Перед восходом солнца в кубрик спустился посыльный будить Шурупова на вахту. Посыльный был очень удивлён: Саша лежал с открытыми глазами и, казалось, вовсе не засыпал.

Свежий ветерок трепал ленточки бескозырки, шаловливо играл воротником, казалось, даже забирался под тельняшку, и от этого Шурупов чувствовал себя очень бодро. Солнечные зайчики уже запрыгали по волнам, вперегонки побежали к берегу. Далеко зарозовел Севастополь. Шурупов смотрел на берег, вспоминал четвёртый Нахимовский бастион. Наверное, сейчас солнечные лучи уже играют на стволах бронзовых пушек, ласкают могилы славных нахимовских комендоров.