«Избранные» натуры

- Вас, между прочим, - вкрадчиво язвил он, - вчера на Пушкинской площади засекли. - Он особенно налегал на слово «засекли».

«Преступники» искренне недоумевали:

- Ну и что же?

- А то, что советую вам прекратить... это самое.

Кажется, Мишу вовремя образумили.

Зная Сарычева с первого курса, я припоминаю его поступки один за другим: вместо простой и душевной дружбы с членами коллектива - развязные назидания; вместо борьбы за нравственность - мелочная подозрительность; вместо деловой критики - «разносные» статьи в стенной газете. Любую хорошую идею Миша способен быстро погубить своим диким усердием. А довести хорошую идею до нелепости, до уродства - все равно, что отвергнуть ее.

Хочется верить: в недалеком будущем мы станем преследовать ханжество так же, как сейчас выступаем против карьеристов и бюрократов.

Всех нас тревожит вопрос: как же бороться с появлением в нашей среде зазнаек, белоручек, ханжей и как устранить, наконец, самую возможность их появления?

Представление о подобного рода людях, сложившееся у некоторых из нас, нередко оказывается крайне приблизительным. Мало-помалу стал литературным штампом тип современного тунеядца: терзанья шевелюра, ядовито-зеленый пиджак, испитое лицо. Ходит в «Коктейль-холл». Раскатывает на «Москвиче», подаренном обеспеченными родителями. Штампом стали и образы самих родителей: пошловатая мама в мехах, вечно занятый на работе «высокопоставленный» папа.

Думается, искать эгоистов в пресловутом «Коктейль-холле», а причины их возникновения - в материальном благополучии и легкомыслии родителей - довольно облегченное решение задачи.

Бывают, конечно, во многом виноваты и родители. Но не можем же мы перекладывать всю вину исключительно на них: это значит, в какой-то мере оправдать и обречь на бездеятельность самих себя.

Светлану Тамбовцеву и Мишу Сарычева вовремя не предупредили ни преподаватель, ни комсомольские руководители. Мы почти привыкли ждать, пока эгоист, зазнайка не совершит какой-нибудь скверный поступок, пока он не учинит сногсшибательное: провалит подряд три экзамена, напишет идейно порочную работу, а то и сотворит нечто похуже. Тогда не миновать персонального дела. Выйдя на трибуну, мы примемся обличать, припоминая все проступки товарища:

- А помните, еще на первом курсе...

- Это что, а вот помните, еще когда мы ездили в колхоз...

- Мое предложение: выговор...

- Считаю, что выговора недостаточно: строгий выговор.

Правда, немногие слегка покаются:

- В этом и наша вина, товарищи! Недоглядели... недопоняли... недооценили...

Мы часто ждем, пока «мелочи», «милые слабости» разовьются в пороки, и слишком горячо спорим о мере взыскания, обходя сущность явления. В этом, по-моему, заключаются некоторые из характерных ошибок молодых преподавателей и комсомольских работников.

Может быть, эти заметки попадутся на глаза партийным и комсомольским активистам, студентам (в том числе, студентам нашего филологического факультета Московского университета) и старшим товарищам, отдавшим воспитанию молодежи немало труда, времени, сил. Хорошо бы, если бы мы смогли «всем миром» подумать о том, как устранить дурные явления в жизни нашего студенчества. Ведь о некоторых из этих явлений на собраниях обычно не говорится!