Связная Цзинь Фын

* * *

27 апреля 1949 года пресс - атташе посольства Соединённых Штатов Америки при правительстве Чан Кай - ши на специальном самолёте прибыл в резиденцию примаса римско - католической церкви в Китае Фомы Тьена и потребовал свидания с кардиналом для секретной беседы. В заключение беседы, проходившей в личном кабинете кардинала, пресс - атташе вручил Тьену составленный американским посольством проект его, Тьена, кардинальского послания папе. В проекте среди других обвинений Народно - освободительной армии и Коммунистической партии Китая в действиях, направленных против католической церкви, её прав и её имущества в Китае, говорилось следующее:

«... Попирая все законы цивилизации, презирая права и нужды китайского народа, в богохульственном забвении святости дома христова, разбойники, именующие себя партизанами, предали огню и поруганию овитой храм миссии блаженного Игнатия, в мерзостном устремлении расхитить прекрасные дары американского народа, заключавшиеся в медикаментах и противоэпидемических вакцинах, доставленных благородным американским народом его брату - китайскому народу. Миссионеры - американцы, широко известные своей приверженностью делу распространения веры христовой и праведностью жизни, братья Биб и Кароль, самозабвенно защищавшие от злодеев доступ в храм, были предательски схвачены и, покрытые злыми ранами, уведены в плен. Судьба их неизвестна, как и судьба мужественного и благородного паладина веры и чести генерала Баркли, который, не щадя сил своих и презирая опасность, лично доставил в ми - сию транспорт с указанными прекрасными дарами Америки. Ежечасно вознося всевышнему молитвы об их опасении, я смиренно испрашиваю апостольское благословение вашего святейшества этим невинным страдальцам. Да пребудет ваше пастырское благоволение с ними вечно, и да оградит оно сих честных мужей от зла и напасти. И ещё смиренно испрашиваю вашего указания о предании проклятию с амвона отверженных разбойников и безбожных возмутителей, посягнувших на святыню господню: да ниспошлёт им судья праведный кару жесточайшую в жизни земной и муки вечные...»

Всё это было совершенной неожиданностью для кардинала Фомы Тьена, но, ознакомившись с текстом, он заявил:

- Прошу вас, господин атташе, передать мою сердечную признательность господину послу и его штату за любезную помощь. Послание составлено прекрасно, и, разумеется, я приму его за основу своего донесения святому отцу.

При этих словах кардинал выдвинул ящик письменного стола, намереваясь положить туда проект, но американец остановил его:

- Нет, ваша эминенция, - заявил он, - попрошу вас теперь же подписать текст и вернуть его мне для отправки по назначению.

Тьен молча взял перо и подписал бумагу. Он с обиженным видом едва кивнул головой в ответ на прощальные слова американца и в нарушение всех правил вежливости даже не дал ему обычного благословения. Кардинал сердился на то, что ему не дали возможности стилистически отделать послание, выглядевшее гораздо суше, чем того требовал китайский этикет.

Крест на церкви святого Игнатия действительно перестал сиять своим золотом, действительно почернели от копоти белоснежные стены храма, сложенные ещё испанскими монахами, пришедшими в Китай несколько столетий тому назад; мёртвыми глазницами смотрели на мир окна, опутанные переплётами чугунных решёток. Но как же это случилось?

По плану партизанской операции подпольщице Сяо Фын - ин, игравшей трудную роль секретарши Янь Ши - фана, после того, как она привезёт в миссию этого чанкайшистского сатрапа, следовало тихонько выскользнуть в сад и открыть ворота «кротам», подошедшим к ограде миссии. Но неожиданный приезд японцев вынудил У Вэя сопровождать

Сяо Фын - ин, когда она под носом Биба ускользнула под бронированную дверь.

Впущенные в сад партизаны в несколько минут бесшумно сняли японских часовых у церкви, и У Вэй отомкнул её запасным ключом. Партизаны принялись выносить из церкви ящики с американским препаратом чумы и складывали их на лужайке за церковью, чтобы сжечь. Но японцы, расположившиеся в службах миссии, услышали шум, обнаружили партизан и бросились к церкви. Завязалась перестрелка, в которой большая часть японцев была перебита; лишь одному из них удалось подползти к дверям церкви - он явно намеревался разбить ящики и тем совершить непоправимое. Однако увидев, что добраться до ящиков ему не удастся, японец метнул в них гранату. Она не достигла ящиков, а взорвалась около бидонов со спиртом. Пламя неудержимым столбом взвилось к потолку церкви, и через несколько минут трещал в огне иконостас, лопались доски ящиков, вспыхивало сухое дерево скамеек. В потоках раскалённого воздуха кверху взлетали покрывала, занавеси, облачения. Партизаны, бросившиеся было тушить пожар, разбежались, увидев, как разваливаются ящики со смертоносным американским грузом. Руководивший действиями партизан командир приказал поскорее поджечь и ту часть страшного груза, которую успели вынести из церкви до пожара.

Закончив своё дело, партизаны исчезли. С ними ушла и Сяо Фын - ин. В саду остался один У Вэй. Он продолжал наблюдать за пожаром, пока на ворота не посыпались удары примчавшихся из города гоминдановских солдат и полиции. Тогда исчез и У Вэй.

Хотя крест на церкви святого Игнатия больше и не горел золотом и сама церковь вместо белоснежной стояла, словно замаскированная тёмными разводами, усадьба миссии служила прекрасным ориентиром большому самолёту, летевшему курсом на Тайюань. Сделав круг над миссией, самолёт стал снижаться с очевидным намерением найти посадку на большом поле, простиравшемся между миссией и ближними подступами к городу.

Персонал госпиталя, оборудованного в доме миссии, в беспокойстве высыпал на крыльцо: приближение большого самолёта американской системы не сулило ничего хорошего. Вся храбрость отряда «Красные кроты», несшего охрану района госпиталя, едва ли могла помочь в таком деле, как воздушное нападение. Но крик общего удивления и радости огласил сад: «а крыльях самолёта виднелись опознавательные знаки Народно - освободительной армии. Общее возбуждение достигло предела, когда со стороны севшего самолета к госпиталю приблизилась группа людей, во главе которой все узнали генерала Пыл Дэ - хуая.

Стоявший на костылях высокий пожилой шансиец, с рябым лицом и с выглядывавшей из ворота худой шеей, похожей на потемневшее от огня полено, увидев Пын Дэ - хуая, поднял руку и хриплым голосом запел:

- Вставай,

Кто рабства больше не хочет...

Все вокруг него умолкли и слушали с таким вниманием, словно шансиец - начальник разведки «Красных кротов» - пел молитву. Но вот Пын Дэ - хуай остановился и, сняв шапку, подхватил песню.

Когда затихло пение гимна, к Пын Дэ - хуаю подошёл командир отряда «Красные кроты» и отдал рапорт, как полагалось по уставу Народно - освободительной армии. Командир только не мог отдать генералу положенного приветствия, так как его правая рука всё ещё висела на перевязи. Но Пын Дэ - хуай взял его левую руку и, крепко пожав, сказал: