Не успел Сибирцев переступить порог, как столкнулся с выскочившим откуда-то Дмитрием Голдобиным. Дмитрий сиял, был без кепки, светлые волосы на голове растрепались, конопатый нос совсем утонул между щек, и не понять было: не то он смеялся, не то пел что-то неразборчивое.

- Беда с тобой, честное слово... - Сибирцев с неудовольствием посторонился. - Ну что ты летишь сломя голову, что ты бежишь... как на свадьбу?

- На свадьбу... Гоша! Чудак ты!... - Голдобин схватил бригадира за полу прорезиненной куртки и насильно втянул обратно в комнату Дубинцева. - Садись, Гоша. Слушайте! - Он торопливо отошёл обратно к дверям и оттуда несколько секунд строго глядел сначала на Сибирцева, потом на Дубинцева и наконец спросил: - Не звонили? Значит, не слышали и не знаете? Эх, вы! Нашего Мишуху... Михаила Зотыча Черепанова... Ему дали Героя Социалистического Труда. Только что.

- А ты не сочиняешь? - Сибирцев опустил руку на плечо Митеньки и испытующе заглянул в его раскрасневшееся лицо. Но тут зазвонил телефон.

Дубинцев с минуту послушал и сказал:

- Спасибо, Виктор Петрович, за радость. Сейчас буду... - повернулся к молодым шахтёрам, посмотрел на окна, на стены, очевидно, собираясь с мыслями, потом хорошо, молодо усмехнулся: - Вот это действительно праздник! Парторг сообщает, что Афанасия Петровича Вощина тоже Героем... И Гаврила Семёновича. Орденами многих... Это в связи с тридцатилетием рудника. Пошли, именинники, сейчас митинг будет! Михаил уже на-гора: моется...

А в коридорах и на лестничных площадках что делалось! Все, кто за пять минут до этого сидел в комнатках, кабинетах, кто был в красном уголке, в ламповой, в раздевалке, - всех нечаянная праздничная весть словно выплеснула в широкие коридоры, и тронулась по ним говорливая человеческая река в просторный, высокий зал, заперекликались голоса, зазвенел по-новому женский смех, кто-то кричал, поворачиваясь в толпе и размахивая лампочкой над головой:

- Федя! Слышишь? Орден Трудового Красного Знамени!

Шли в этом потоке трое товарищей: Дубинцев - спокойный, неизменно подтянутый, с неровным румянцем на узком лице, с тонкими, круто изогнутыми бровями над серыми внимательными глазами; Сибирцев - с гордо поднятой крупной головой, с открытым лицом и сильным подбородком, словно овеваемый встречным ветром. И между ними Дмитрий Голдобин - почти ничего не видящий от волнения, побледневший, отчего особенно заметны были веснушки на его щеках, на носу, даже на ушах.

В зале не протолкнёшься. Зажжены все лампы, все звёзды на транспарантах, серебром отливают сотни фонариков на шахтёрских касках. Колышутся флаги на сцене: их кто-то крепит у портрета Сталина. Над головами людей из рук в руки плывут скамьи, стулья, медные трубы самодеятельного оркестра. А за высокими, в два этажа, окнами тёмная, безлунная ночь, и видно ещё, как на ветру среди тополей качается большим звёздным пятном фонарь.

К столу президиума выходит председатель шахтного комитета Антон Сергеевич Бабак. Даже издалека видно, как волнуется обычно уравновешенный старый шахтёр: листок бумаги в его руках ходуном ходит. Раза два Бабак надевает неуклюжие роговые очки, потом сердитым движением засовывает их в карман пиджака.

- Товарищи!... - говорит он и, пока в зале медленно оседает говор, покашливает в согнутую ладонь. - Наш сегодняшний радостный праздник... - и опять кашляет.

- Вот накатило на старика!... - Митенька раздосадованно оглядывается на Дубинцева.

Тот подмигивает: дескать, ничего, пройдёт! Наконец Бабак обретает необходимое спокойствие и говорит:

- В наш сегодняшний радостный праздник... Считаю собрание открытым...

Медные трубы самодеятельного оркестра запели немного не в лад, но этой мелочи никто не заметил. Государственный гимн поднял людей, с прибойным коротким гулом встали они со своих мест, распрямились. И кажется, ярче засияли сотни электрических ламп на шлемах, и по-юношески задорно поднял голову за столом президиума Антон Бабак. А когда отгремел оркестр и наступила тишина, председатель сказал:

- С вашего согласия мы пригласим в президиум товарищей награждённых...

Аах-ррах!... От взрыва аплодисментов что-то зазвенело, и как будто качнулась тяжёлая люстра под потолком.

- Афанасия Петровича Вощина, - читает Бабак, - Михаила Зотыча Черепанова - как Героев... Орденоносцев: Георгия Георгиевича Сибирцева, Григория Афанасьевича Вощина, Сергея Никитича Хмельченко... Лукина Александра Павловича...

Председатель всё читал и читал, называя фамилии, имена, отчества, а люди слушали это, как музыку, и внимательно, взыскательно следили за тем, как на сцену прибывали награждённые, и почти в каждом взгляде светилось: «Выше голову, товарищи!» И вот уже за столом президиума не осталось свободных мест. Тогда орденоносцы дружно поднялись, отодвинули стулья к стене и стали плечом к плечу, обратив лица в зал, к товарищам, к соратникам, встали три десятка самых лучших, самых умелых, которых взрастил, выпестовал коллектив за годы трудной шахтёрской вахты.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.