- У своей бабки Насти под окном!

- Верно?! - Лене и радостно и не верится.

- Зачем мне врать тебе, Ленка? Не веришь - пойди у неё самой спроси. Она правду скажет... Несу я эту черешню, и так мне сделалось тяжело - большое дерево, и на душе у меня тяжело, кошки скребут... «Ах ты, - думаю, - хочешь моими руками свою любовь украшать? Вы спите, а я вам черешню сажай? Не будет этого! Сам сажай, если любишь!...» И взял да прямо к Насте и повернул. Принёс и посадил, да... Вот как я ей знак подал.

Вся захваченная подвигом чужой любви, Лена слушает и хорошо представляет себе, как утром ахнула от неожиданности и обомлела тётя Настя, увидев цветущую черешню перед своим окном, и лишь плохо укладывается в её голове, что и тётя Настя и Иван Семёнович были тогда другими. Ей обидно, что такой щуплый старик с морщинистым бритым лицом и маленькими глазами, спрятанными под заросшими бровями, на своём плече принёс цветущую черешню к любимой, а Шувалов... Он, молодой и рослый, если бы захотел, мог весь сад перенести к Лене...

Эта мысль неожиданно смешит её. Весь сад? Ого! Она не позволила бы ему сломать и веточки. Сколько она вместе с подругами ухаживала за каждой грушей, сколько деревьев они спасли от гибели и заморозка, когда по всему саду жгли костры, а сколько посадили молоденьких!... Эти были особенно хрупкие, от них не хотелось отходить, а теперь они вытянулись, выпустили сильные ветви!... Все принялись. Попробовал бы он хоть одно пальцем тронуть!... Кроме всего прочего, она ведь сторож!

Пусть растут груши...

А где песня? Её так и не слышно... Сначала её заглушило радио, но уже утихли и звучные струны рояля, повеяло прохладой от ручья, а потом закричал петух. До самого рассвета петухи пронзительно перекликались в селе и будили недовольных дворняжек.

В ту минуту, когда снова вдруг становится тихо и небо начинает зеленеть, песня послышалась за спиною Лены. Всё ближе, ближе... Теперь даже Иван Семёнович слышит её. Лена не выдерживает и оглядывается.

Улыбаясь, немножко неуклюже и боязливо к ним идёт Николай Шувалов. Он не доходит до берега, а останавливается на бетонной стенке, сделанной для нового моста, и говорит:

- Дед, я две нормы дал... И прокашливается.

- А? - переспрашивает Иван Семёнович.

- Две нормы-Волосы у него на макушке растрёпаны, а впереди слиплись от пота. Круглое лицо расплылось в улыбке, усталые глаза сияют и силятся не смотреть на Лену. Дед лениво машет рукой, встаёт с бревна и уходит в сторону сада, ничего не расслышав или не поверив Шувалову.

- Одиннадцать гектаров!... - крикнул тот ему вдогонку.

А Лена смотрит на Николая и не верит, что он пришёл сюда, и улыбается ему. Она не виновата, что у неё такое открытое лицо, не может спрятать радости.

Шувалов вытирает руки, словно только что сошёл с трактора, и искоса смотрит на Лену.

- Две нормы? - высоким голосом спрашивает Иван Семёнович, неожиданно повернувшись. Он ещё раз с весёлой усмешкой машет рукой и шагает дальше меж деревьев, которые становятся всё виднее; они качаются под утренним ветром.

Солнце ещё не показалось, но половина неба быстро светлеет. И становится яркой-яркой...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.