Петушиное слово

- «Как будто ужин несу...» - обманывая кого-то, подумала она и быстро зашагала по дороге из села на дальний табор, к Чернокову логу, забывая, что до него двенадцать вёрст, а она «вдвоём», как сказал Василий.

Первые четыре - пять вёрст она прошла незаметно. Несмотря на поздний вечер, в селе ещё работали.

У околицы громыхала кузница, со станции проехал обоз с горючим, в лощине две женщины сидели у костра, они пасли быков. Но свернув с тракта на дорогу к Чернокову логу, Полянка осталась одна среди тьмы. Она вдруг почувствовала необыкновенную усталость. Ноги стали неповоротливыми, узелок неимоверно тяжёлым. Полинка присела отдохнуть. И лишь пройдя ещё километра два, она обнаружила, что забыла горшок с ужином на повороте дороги. «Ну и пусть», - успела подумать Полянка, и сразу же слух её отметил, что трактор, на звук которого она шла, замолчал.

Первое, что услышала Полянка, подходя к бугру, за которым маячило зарево, был смех Ивана, негромкий, захлёбывающийся смех. Она знала этот смех и любила, когда Иван так смеялся. А сейчас он так смеялся не с ней, не с ней...

Сколько времени поднималась Полянка на бугор, она не помнила и вдруг увидела в полукружье берёз, на поляне, огромный костёр, по бокам которого торчали железные рогульки. Котёл с них был снят и дымился рядом. Тут же, на поляне, паслась лошадь. Заехав на кромку дёрна, стоял остывающий трактор. Около него, широко расставив ноги, стоял голый до пояса Иван, весь в мыльной пене. На пеньке перед ним ловко сшитом комбинезоне стояла тонкая Стюрка Скутина и, держа в одной руке ведро, я в другой ковш,

поливала из него то на руки, то на шею, то на плечи Ивана. Он кряхтел, ухал и фыркал, смешно мотая головой.

- Да не тряси ты своими кудрищами! Обрызгал всю... Чай, не в бане...

Иван отряхнулся в последний раз и снял с плеча Стюрки полотенце.

«Белое полотенце в поле принесла...» - мелькнула у Полянки мысль, и тут же она услышала её продолжение:

- Белое полотенце зачем-то принес... Кто в поле берёт белое полотенце, да ещё вышитое! - журила Ивана Стюрка.

«Сам принёс...» - похолодела Полянка. Ну, да! На кайме распластались кленовые листья. Это её полотенце, вышитое её руками.

Полянке сделалось жаль его, как что-то живое, близкое, ускользающее на её глазах.

- Слава богу, полотенце готово... Теперь давай, жена, стирай... Эх, посмотрю я на тебя, и баловень ты!... - продолжала Стюрка, встряхивая полотенце и вешая его на ветку.

- Да что ты ворчишь на меня нынче, как нелюбая жинка? - надевая рубаху, сказал Иван. - Вчера ласковая была, а нынче как с цепи сорвалась. Аль исхлестать некому?

«Ласковая была...» - повторилось у Полянки.

- Как возьму вот, живо шёлковая станешь, - он отломил березовую ветку, шутливо замахнулся на Спорку, потом схватил её за плечи, потряс, сделав страшное лицо. - Ну, давай корми, - отпустил он её, - а вот если плохо накормишь, тогда не проси милости... Я сейчас могу быка съесть.

- А я как будто знала и сварила тебе... пескарей! - оба они расхохотались и пошли к костру: Стюрка - впереди, Иван - сзади.

«Проглядела. А могла бы сделать, чтобы Иван взял другую прицепщицу. И зачем только я пришла?» - мучилась Полянка, неслышно передвигаясь от берёзки к берёзке, ближе к костру, где усаживались Иван со Стюркой.

- Прицепщица ты хоть куда, а вот стряпуха плохая: другой день пескарями моришь. Этак тебя и в жёны никто не возьмёт...

- Будет уж болтать-то, смотри, язык обожжёшь или пескарь поперёк горла встанет, - нарезая хлеб, остановила его Стюрка. - Ты бы лучше накинул телогрейку, у тебя от спины пар идёт. Завтра, ты думаешь, будешь нужен мне, больной-то?!