В квартире № 224, корпус 4, рабочие Царев, Мамонов, Ерошкин систематически не убирают своих комнат.
Еще осталось 15 рассадников грязи...
Новым корпусам угрожали мусор, грязь, неряшество.
Ленились обходить газоны, вытаптывали траву. Ломали деревья: большие - на тросточки, маленькие - на лук». Обрывали цветы. Стены лестниц украшали похабными иероглифами. Балконы обвешивали старой рухлядью - тряпками и мочалой.
Старый быт ломится в двери молодого быта. Старый быт напрягает силы, слабеет, спотыкается. Но он еще жив, этот старый быт, еще висит пара гнилых стульев над балконом, еще среди ночной тишины пьяные всхлипы и ругань...
«Жилищем можно убить человека, как топором».
Секретарь фракции Гапонов, 25 человек партийцев, беспартийный актив, врач Келлер борются за социалистический быт.
На первых порах объявили войну хулиганству и преступности. Усачевка была одним из самых замечательных районов. На чердак невооруженным нельзя было войти - полно шпаны. Стали организовывать Осодмил - сколотилась крепкая группа. Остальные боялись: «Где уж там ловить, самих как бы не поймали». Установили дежурство, организовали несколько облав на чердаках. Позаботились о том, чтобы пристроить людей на работу. Возни было! Одному товарищу из бригады голову проломили.
Врач Келлер помогает в работе Гапонову, и на ее долю выпадает много несладких минут. Келлер привыкла лечить больных людей, но ведь больного выслушал, спросил, и уже знаешь, чем он страдает; лечить же быт гораздо труднее; как ты его выслушаешь, если у него нет ни тела, ни головы, - вернее, тысячи голов и тысячи тел; как ты его спросишь, когда он безголос, - вернее, настолько многоголос, что если будет говорить, то ничего не разберешь.
Келлер организовала санитарную комиссию, которая имеет своих уполномоченных. В каждом подъезде грязных жильцов выносят на общественный суд: афишируют громадными буквами: «Суд над неряхами», собирается народ в красном уголке, - неряха краснеет, белеет, ежится.
- Второй раз, - говорит Келлер, - нерях не приходилось судить. Квартиры после суда мылись, чистились, старье выбрасывалось. Неряха сам, засучив рукава, помогал жене снимать паутину.
На производстве каждый рабочий связан общими интересами с цехом и заводом. И если кто - нибудь попробует ломать свой станок, то его будут судить как вредителя. Эти общие интересы и бережное отношение пролетариев к своему добру переносятся в обстановку семьи и дома. Но работу по социалистической организации жилища ведут в нашем городке «старички» и средний возраст. А молодежь тут занята, ей «некогда», она приходит только есть и спать.
Много работы проделано Гапоновым, Волковым, Королевым, много работы проделано Келлер, - еще больше работы впереди.
Сейчас нет в городке общественной столовой, - треножный примус и свирепая домашняя хозяйка с подоткнутым подолом еще не область преданий. Тесен красный уголок, негде собраться жителям дома, чтобы посидеть, побеседовать, почитать журнал, сыграть в шашки и послушать лекцию по авиации, автоделу, астрономии; нет мусоросжигалки, и утренний воздух иногда отравляется едким дымом горящих отбросов. Нет для молодежи волейбольной и футбольной площадок.
Молодежь стремится овладеть техникой. Эрнст, который сейчас работает один, может ей в этом помочь. Домшалов пусть организует кружок водителей. Муслимова - отличная массовичка. Ганин будет учить ребят играть на гармошке. Можно нажать и оборудовать один - два из обширных полуподвалов дома под клуб и столовую.
Все это должно стать делом чести пятисот комсомольцев, живущих в городке, и ячеек, в которых состоят эти ребята. Ударники на производстве могут и должны стать ударниками быта.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.