Рассказ
С Вальтером меня познакомили на квартире одного из шарлоттенбургских артистов, где обсуждался вопрос о последней драке в Бельвю между комсомольцами и фашистами. Цекист считал, что это была ненужная драка. Фашисты были рабочие. Их нужно было убеждать, а какое убеждение, когда два десятка фашистов ушли с расклеенными физиономиями? Все смотрели на Вальтера и шушукались: он один из первых затеял эту волынку, съездив по уху какого - то зазевавшегося фашиста. Вальтер больше молчал, но под сурдинку пробормотал, что, когда он видит фашиста, у него руки чешутся. Цекист не называл его по имени, но намекал на него очень внятно, а когда Вальтер попробовал что - то пробормотать, он даже пригрозил ему:
- Смотри у меня, левый! Кончится тем, что закатим тебе выговор.
Вальтер не был левым, но задира был ужасный. По Шарлоттенбургу долго ходил рассказ о том, как он бежал от двух шупо, прокусив им до крови руки. Сам Вальтер не вспоминал об этом и всегда обижался:
- Ну, вот еще... Тоже оружие - зубы...
Вечер был тихий. В комнате было душно, а улица дышала зеленой свежестью Тиргартена, и Вальтер предложил проводить меня к вокзалу Вестенд. Мы шли переулками, где тише и где мало света; здесь можно было спокойней говорить о делах, до которых не было никакого дела берлинской полиции. Мимо шмыгнул поезд городской дороги, обдав нас своим холодным оранжевым светом. Потом шумы остались позади, шаги в ущельях пустых улиц становились все более редкими и гулкими, и мы, захваченные тишиной, сами стали говорить топотом.
Одинокий полицейский возле парка Шустера бдительно оглядел нас: взгляд его скользнул по моему набитому портфелю, по чемоданчику Вальтера.
- Дурак, - ругнулся мой спутник. - Мне хочется проучить его...
Я запротестовал. Зачем? К чему задевать этого тоскливого представителя власти у входа в самый тоскливый парк Берлина?
- Нет, ты должен на это посмотреть. Практика, понимаешь. Подойди к шупо и спроси у него, как пройти в Вестенд.
Я повиновался. Будущая жертва Вальтера очень подробно объяснила мне топографию Шарлоттенбурга: человек устал от молчания и обрадовался возможности поговорить. В конце концов, мне его стало жалко, я раскланялся и пошел дальше. Вальтер шел рядом, злорадно улыбаясь.
- Обернись.
Я глянул назад и прикусил себе губы, чтобы не захохотать на всю улицу: на спине полицейского красовался свежий плакат:
ДОЛОЙ РЕЖИМ ГОЛОДА И ТЕРРОРА! ДОЛОЙ НАЦИОНАЛ - СОЦИАЛИСТОВ!
- Вот и еще один будущий безработный в Берлине, - заметил я смеясь.
- Ерунда!
Вальтер успокоился и после приступа беззвучного смеха начал говорить почти серьезно:
- Это вовсе несложная работа. Вот однажды у меня был случай посерьезнее - у Цоо. Это было еще до Гитлера. Я расклеивал плакаты с призывом голосовать за коммунистов. Возился часа два и устал чертовски: приходилось выбирать такие места, где бы плакаты не сорвали фашисты. У Цоо меня нагоняет товарищ. «Несчастный, говорит, ты расклеиваешь фашистские плакаты?» Я говорю: «Пойди, окунись в канал, ты угорел». Какое там угорел! «Пойдем, говорит, посмотришь». Пошли. Я чуть не расплакался от досады: везде, где я клеил, висели фашистские плакаты: Дело было ясно: за мной по пятам шли фашисты и заклеивали мои плакаты своими. Я говорю парню: «Беги туда - то и спрячься. Я там буду клеить. Ты незаметно выследишь фашистов и свистнешь мне. Остальное сделаем потом». Словом, мы их накрыли. Их было трое, нас - двое. Чтобы третий не мешал, я надел ему голову ведро с клейстером. Несчастный бегал потом по улице и выл как собака. Плакаты мы у них отняли и выбросили в водосток. Один со страху убежал, а другого мы под конвоем вернули назад и заставили снова заклеивать фашистскую пакость нашими плакатами. Я командую, а он клеит. Да еще бормочет, дрожа всем телом: «Вот здесь, кажется, был плакат». Я говорю: «Отыщи, паршивец, а иначе...» Потом ребята все надо мной смеялись:
«Самому лень плакаты расклеивать, так он заставил фашиста!»
Шустерпарк встретил нас прохладой своих пустых аллей. Часы на церкви святой Луизы лениво протявкали одиннадцать. Мы постояли с минуту, пока мимо, по нарядной Дворцовой улице, неслись яркие пустые, гулкие трамваи. Как эффектный кадр пробежала светлая лента авеню. Потом в маленькой уличке Христа снова пахнуло затхлой прохладой гнили и снова вдали мелькнул пестрый электрический поезд.
- Ну, вот и Вестенд. - Вальтер снял фуражку и помахал ею перед собой. - У нас теперь собрания запрещены, знаешь? Но послезавтра в здешнем кино будет лекция о великой Германии. Можешь прийти туда...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.